Гитлер
Шрифт:
Вторая директива фюрера должна была за несколько дней приструнить земли. Под предлогом борьбы против марксистов был проведен ряд якобы законных акций – силами традиционной полиции (которой руководил Фрик, назначавший комиссаров рейха) – и организовано несколько откровенно противозаконных демаршей – силами вспомогательных полицейских подразделений. Эти мероприятия служили наглядной характеристикой полного извращения понятий о законности и конституционном порядке. На каждом административном здании, занятом нацистами, немедленно водружался флаг со свастикой. Гинденбург издал указ, в соответствии с которым нацистская эмблема должна была соседствовать с черно-бело-красным государственным флагом. «Какой невероятный триумф! – писал Геббельс. – Наше знамя, попираемое и вызывавшее лишь презрительную насмешку, вознеслось над всем рейхом. Это знамя немецкой революции!»
Перед участившимися эксцессами со стороны главарей и исполнителей НСДАП и штурмовых отрядов 12 марта Гитлер выступил по радио с требованием
Таким образом, Гитлер дал ход мероприятиям, нацеленным на развал веймарских институтов, одновременно следя, чтобы их разрушение не вышло за известные границы. Попутно он всячески защищал своих людей и заигрывал с прежними элитами. Чтобы наглядно продемонстрировать населению то, как прочен союз между националистами-консерваторами и революционерами, были проведены две манифестации. Первая, посвященная памяти погибших в Первой мировой войне, прошла в здании берлинской Оперы 12 марта. «Президент рейха входит в большую ложу, – вспоминает Геббельс. – Он похож на почти легендарный памятник. Гитлер и Гинденбург: молодость и зрелость – вот что символизируют эти два человека и их рукопожатие. На улице, под сияющим солнцем, проходят шествия рейхсвера, СА и “Стальной каски”». Для Гитлера эта церемония – она затем повторялась ежегодно – имела огромное значение. Солдаты, вопреки всему, что говорилось в 1918 году, погибли не зря. Он, скромный капрал, создаст ту великую нацию, о которой они мечтали.
Вторая манифестация, под названием День Потсдама, также служила призывом к национальному величию. Первое заседание рейхстага после назначения нового правительства должно было состояться в гарнизонной церкви Потсдама, перед могилой Фридриха Великого, и Геббельс назвал этот день «Днем национального подъема».
Министерство пропаганды трудилось день и ночь, чтобы мероприятие прошло с успехом. Радиовещательная компания получила приказ транслировать церемонию по всему рейху. Гинденбург присутствовал на протестантской службе в церкви святого Николая, где суперинтендант объединенной прусской церкви Отто Дибелиус, впоследствии член церкви, выступившей против нацистского режима, принес клятву. Генрих Гиммлер – шеф СС и депутат рейхстага с 1930 года, только что назначенный префектом мюнхенской полиции (назначение подписал новый комиссар рейха фон Эпп), – почтил своим присутствием мессу в церкви святых Петра и Павла. Что касается Гитлера и Геббельса, то они чествовали «мучеников» партии на кладбище Луизенштадта. Незадолго до полудня все собрались на ступеньках гарнизонной церкви, и Гитлер с Гинденбургом обменялись рукопожатием – знаменитая фотография, запечатлевшая это событие, была потом растиражирована в миллионах экземпляров. Затем Гинденбург обратился с речью к депутатам и немецкому народу, благодаря его за одобрение назначенного им правительства, которому он придал конституционную основу. После него слово взял Гитлер. Отдав дань былой славе рейха, утраченной в результате революции 1918 года и порожденной ею республики, он закончил призывом к единению и словами признательности в адрес Гинденбурга, благодаря которому стал возможен союз между силами, символизирующими былое величие и молодость возрождения. В заключение церемонии Гинденбург возложил лавровый венок на могилу Фридриха Второго. Затем все затянули песню «Соединимся в молитве» – на улице ее сопровождали пушечные залпы.
«Исторический момент… – пишет Геббельс. – Германскому гербу возвращена честь. Невидимая рука Господа благословила город, опьяненный прусским величием и долгом». Но не только организатор этого мероприятия спешил выразить обуревавшие его чувства. О нем взахлеб писали газеты, а Иоганн Кесслер – бывший наставник немецких князей, дворцовый проповедник и военный пастор, посвятил ему несколько восторженных страниц в своих «Воспоминаниях». Он называл его «произведением искусства», объединившим в себе тройную веру – в Бога, в немецкую историю и в подлинный дух Потсдама, выражающийся в чувстве долга, дисциплине, порядке, экономии, любви к родине и самопожертвовании. «Только дух оживляет тело, – поучал он, – и теперь этот подлинно немецкий дух должен вдохнуть жизнь в тело немецкого народа. Таково наследие Потсдама».
Довольно трудно признать, но речь не шла исключительно о сентиментальном представлении или ловком пропагандистском трюке. Геббельс и Гитлер, если ограничиться только ими двумя, искренне восхищались великим прусским королем Фридрихом II. Об этом убедительно свидетельствуют и речи Гитлера, и записи в дневнике молодого Геббельса; последний, кроме всего прочего, отличался горячей религиозностью, которую обратил на свое политическое кредо и на Гитлера. И сам фюрер, если все меньше веровал в Иисуса Христа, то все больше – в некую высшую силу, которую довольно туманно
Потсдамская церемония стала шедевром пропаганды. В своей телеграмме министру иностранных дел Поль-Бонкуру посол Франции писал: «С точки зрения дедуктивного разума, “День Потсдама” может показаться удивительным парадоксом, если не памятником безрассудству. Однако с точки зрения формирования чувств толпы и создания коллективных галлюцинаций он представляет собой первоклассное изобретение».
Кроме того, это был ловкий политический маневр. Днем, во время первого заседания рейхстага (отныне они происходили в одном из оперных театров Берлина), Геринг должен был быть переизбран президентом, что позволило протолкнуть закон о неограниченных полномочиях. Содержание текста и способы получения двух третей голосов, необходимых для его принятия, стали предметом обсуждения правительства 15 марта. Фрик предложил целую серию ловких ходов, в том числе манипуляции с уставом палаты. Однако ради приличий, в первую очередь перед заграницей, участникам показалось полезным заручиться поддержкой Центра. Гитлер и Фрик вступили в переговоры с его представителями и согласились на ряд уступок: признание существующих конкордатов между Ватиканом и Баварией, Баденом и Пруссией; гарантия сохранения влияния христианства в школах и других образовательных учреждениях; поддержка прерогатив президента рейха; поддержка независимости судебной системы; личные гарантии для чиновников – членов Центра. По требованию Брюнинга, не доверявшего обещаниям нацистов, было составлено подтверждающее письмо. Однако 23 марта, когда рейхстаг собрался на заседание, письмо все еще не было доставлено; лидер Центра получил заверение, что оно появится к моменту голосования, чего не произошло. Поведение нацистов не сулило ничего хорошего. Гитлер, в отличие от церемонии в Потсдаме, пришел не в черном костюме, а в коричневой рубашке; здание оцепили отряды штурмовиков. Внутри депутатов встречали все те штурмовики, скандировавшие: «Требуем закона о неограниченных полномочиях, иначе будет драка». За трибуной, на которой находились члены правительства и президент рейхстага, висело огромное знамя со свастикой.
Во вступительной речи Геринг поприветствовал «товарищей» и призвал их почтить память Дитриха Экарта. Затем на трибуну поднялся Гитлер. Это было его первое выступление перед народными избранниками. В привычной для себя манере он коротко вспомнил прошлое, в том числе события ноября 1918 года, после чего перешел к изложению проекта закона «За ликвидацию нищеты народа и рейха». «Правительство, – заявил он, – собралось здесь не для того, чтобы упразднить рейхстаг как таковой. Напротив, он сохранится и в будущем, и время от времени мы будем информировать его о предпринятых нами мерах». Фюрер также пообещал, что новый закон будет применяться только по мере необходимости – это был ответ на заданный устно вопрос представителя Центра. И подтвердил, что существованию рейхстага и палаты земель ничто не угрожает, что права президента рейха останутся неизменными, как и деление страны на земли. Он пригласил всех собравшихся принять участие в мирном развитии страны и пригрозил тем, кто вознамерится этому помешать. В заключение Гитлер предложил «господам депутатам» самостоятельно решить вопрос о войне и мире.
Что же содержалось в новом законе? Согласно статье первой, вся законодательная власть переходила от рейхстага к правительству; статья вторая расширяла его полномочия вплоть до изменения конституции; третья лишала президента рейха права издавать законы, которое переходило к канцлеру. Четвертая статья касалась процедуры подписания договоров, пятая устанавливала четырехлетний срок действия закона – на все время созыва палаты.
Если не считать нескольких малозначительных замечаний, только лидер социал-демократов Отто Вельс выступил с ответной пламенной речью, в которой в числе прочего провозгласил, что новую национальную общность нельзя строить на насилии и несправедливости. Он рассказал о преследованиях, которым подвергались члены его партии, и заявил, что у них можно отобрать свободу и жизнь, но не честь. Вынужденные считаться с политикой силы, продолжил Вельс, они отныне лишены выбора и им остается одно: обратиться к народу и его правовому сознанию. Как впоследствии отметил один из историков, вся эта речь была проникнута запоздалыми сожалениями о том, что «рабочее движение упустило момент для открытой борьбы с режимом».
Не успел Вельс покинуть трибуну, как на нее вновь поднялся Гитлер. «Вы опоздали, – бросил он, – но все же вы пришли. Ваши прекрасные теории отстали от мировой истории». И обрушил весь свой революционный лексикон на реформизм Социал-демократической партии. Его обвиняют в попрании прав человека и преследованиях недовольных – он вспоминает «мучеников» НСДАП. Наконец, он вовсе отказал СПД в праве представлять национальные и общественные интересы немецкого народа. Это была блестящая речь – исполненная цинизма, но блестящая. Впрочем, фюрер сделал оговорку, подчеркнув, что не желает совершать ошибку и понапрасну раздражать своих оппонентов; с ними надо либо примириться, либо их уничтожить. Весьма характерная оговорка: именно такую тактику он будет впоследствии применять все годы своего правления.