Гламур
Шрифт:
— Я должна идти, правда.
Она поднялась и двинулась прочь, но все же поцелуй что-то изменил. Она заколебалась. Потом сказала:
— Чуть не забыла! У меня же для вас подарок.
Она вновь направилась к нему, роясь на дне сумки.
Вынув белый бумажный пакетик, сложенный и заклеенный полоской прозрачной ленты, она протянула его Грею и выжидательно замерла. Тот сорвал ленту и заглянул внутрь. В конверте оказались дюжины две почтовых открыток разного вида и размера. Все они были не новые, со старинными фотографиями, черно-белыми или тонированными
— Я нашла их сегодня в антикварном магазине. В Кингсбридже.
— Спасибо. Что я могу еще сказать?
— Возможно, кое-какие уже есть в вашей коллекции.
— В моей коллекции?
Тут она рассмеялась, громко и резко.
— Вы ведь даже этого не помните, верно?
— Хотите сказать, что я коллекционировал старые открытки? — Он усмехнулся. — Что еще нового у вас есть?
— Кое-что могу сказать вам прямо сейчас. Вы никогда не звали меня Сьюзен. Только Сью.
Она наклонилась и поцеловала его снова, на этот раз в щеку. Потом ушла, не оглядываясь, быстро миновала террасу и исчезла в здании. Подождав, он услышал, как хлопнула дверца и загудел мотор. Затем он увидел окна и крышу ее машины, которая медленно катилась вниз, к узкому шоссе. В эмали кузова тускло отражалось серое небо.
6
На следующий день, в субботу, сразу после полудня Ричард Грей отправился к доктору Хардису, который в это время проводил плановые консультации. Хардис давал ему почувствовать, что он. Грей, — не просто пациент или «интересный клинический случай», а полноправная сторона, участвующая в решении проблемы. Их совместные обсуждения зачастую больше походили на дружескую беседу, чем на сеанс психоанализа, и хотя Грей прекрасно сознавай, что это всего лишь обычный психотерапевтический прием, все же он был признателен доктору. Прочие сотрудники клиники обращались с Греем совершенно иначе, видя в нем нечто среднее между постояльцем богатого отеля и тяжелобольным, понимающим лишь односложные указания и язык жестов.
В тот день Грей был настроен на общение, и не только потому, что ему не терпелось рассказать о случившемся: в нем неожиданно пробудился интерес к самому себе, совсем было пропавший.
Конечно, непродолжительный визит Сьюзен ничего не решил: амнезия оставалась столь же глубокой и непроницаемой, как раньше, и Хардис сразу же выяснил это. Важнее было другое: Сьюзен удалось, независимо от ее воли, окончательно убедить Грея, что он существовал во время провала. До ее визита он сам по-настоящему не верил в реальность своего прошлого. Это ощущение белого пятна, полной пустоты было настолько законченным, что как бы исключало его из прожитой им жизни. Но вот явилась Сью — живой свидетель его бытия в прошлом. Она помнила про это время, а он нет.
Теперь, после ее отъезда. Грей думал почти только о ней одной. Он погрузился в мечты о Сьюзен, жаждал ее общества, касания рук, поцелуев. Но больше всего ему хотелось просто смотреть на нее, разглядеть ее как следует. Главная проблема словно повторялась в миниатюре: Грей с трудом припоминал, как она выглядит. Он был способен зрительно представить несущественные детали: холщовую
— Думаю. Сью — мой последний шанс — говорил он. — Она хорошо знает меня, она была рядом со мной в те несколько недель, которые стерлись из моей памяти. Уверен, что стоит ей сказать одно-единственное слово, которое подтолкнет память, и остальное всплывет само собой.
— Возможно, вы и правы, — сказал Хардис. Они сидели в кабинете, которым психиатр обычно пользовался, когда вел прием по выходным: глубокие кожаные кресла, деревянные панели по стенам, шкафы, набитые книгами по медицине, комфорт и уют. — И все же, в порядке предостережения: вы не должны слишком уж стараться. Может возникнуть состояние, известное как парамнезия, истерическая парамнезия.
— Я не склонен к истерии, доктор.
— Разумеется, не склонны — в обычном смысле слова. Но иногда люди, потерявшие память, хватаются за любую соломинку, за самый слабый намек на улучшение. Если вы не вполне уверены в том, что вроде бы вспомнили, может выстроиться целая цепочка ложных воспоминаний.
— Уверен, что Сью такого не допустит. Она будет подталкивать меня в верном направлении.
— Хорошо бы. Но если вы начнете фантазировать, то уже не сможете отличить правду от вымысла. А что думает доктор Вудбридж?
— Полагаю, он против моих разговоров с ней.
— Да-да, понятно.
После встречи со Сью у Грея появилось занятие: он перебирал в уме каждое произнесенное ею слово, надеясь ухватить хоть какой-нибудь обрывок воспоминаний и заставить свою память работать. Благодаря вспыхнувшему интересу к ней все — немногое — сказанное ею приобретало невероятную важность, и он пытался взглянуть на это с разных сторон. Он пересказывал все доктору Хардису, радуясь тому, что нашел внимательного слушателя, державшего сомнения при себе и вызывавшего его на беседу.
По существу, она рассказала об их общем прошлом на удивление мало. Так что Хардис, пожалуй, мог бы расценить его настойчивые попытки свести воедино разрозненные фрагменты как признак развивающейся парамнезии. Все же с одной из загадок, хоть и не главной, ему удалось справиться самостоятельно. Размышляя о таинственных почтовых открытках, он сначала решил, что наткнулся на что-то, имеющее отношение к выпавшему куску жизни. Но потом воспоминание пришло само, и относилось оно к давнему прошлому.
Он работал тогда в Брадфорде. на севере Англии. Как-то раз, ближе к вечеру, решив побродить по боковым улочкам, он наткнулся на крохотный магазинчик, торговавший всевозможным старьем, и заглянул в надежде отыскать что-нибудь для своей коллекции старинного кинооборудования. Грей собирал ее уже много лет и никогда не упускал возможности пополнить новыми экспонатами. На прилавке среди прочего хлама он обнаружил потрепанную коробку из-под обуви, набитую старыми открытками. Некоторое время он просматривал их без особого интереса. Хозяйка сказала, что цены проставлены на обороте. Повинуясь внезапному порыву, он спросил, сколько она хочет за всю коробку. Почти сразу же они сговорились на десяти фунтах.