Глава 23
Шрифт:
– Иди же, – настойчиво повторил Белый Кролик, и санитарный инспектор двинулся вперёд.
Страх исчез, как будто его и не было. Санитарным инспектором завладел абсолютный покой, приносящий абсолютное блаженство.
Веки стали тяжёлыми, и глаза начали закрываться сами собой. Санитарный инспектор не стал противиться этому состоянию сна или гипноза. Подобно Сократу, наблюдающему за собственной смертью, он словно со стороны наблюдал за происходящим. Закрывшись, глаза медленно открылись внутрь. Освещение изменилось. Теперь поток жидкого света был похож на жидкую ртуть. Стало темно, как ночью.
Вдруг в небе появился яркий источник света, создающий на серебристой поверхности реки яркое пятно. Это выглядело так, словно кто-то, зависнув на вертолёте над рекой, направил на её поверхность прожектор. Световое пятно медленно приближалось к санитарному инспектору, тело которого потеряло способность двигаться.
Накрыв собой Паркина, свет больно ударил по глазам. Сердце пошло вразнос. Появилась сильная боль в груди. Тело напряглось, словно по нёму пустили электрический ток. Его выгнуло дугой. В глазах потемнело. Санитарный инспектор понял, что умирает.
Центральный зал храма был высоким помещением без единого окна. Он был облицован красным, цвета человеческой крови камнем. Пол и купол покрывали чёрные глянцевые рунические письмена. На них в свете факелов играли разноцветные блики. По всему периметру зала вдоль стен стояли обнаженные молодые мужчины атлетического сложения. На их лбах и гениталиях были вытатуированы руны. В руках они держали горящие факела. Они стояли неподвижно, как статуи, не было даже заметно, что они дышат.
Посреди зала был алтарь, похожий на каменное ложе. На алтаре лежала Мария Кон. Судя по выражению лица, её мысли были где-то далеко. Она не осознавала, где находится, и что должно вскоре произойти. Скорее всего, её накачали наркотиками. Её тело было омыто священной водой и натёрто благовониями.
В нескольких шагах от алтаря у ног Марии стоял доктор Мендего. На нём была длинная чёрная накидка, испещрённая рунами золотого цвета. Он читал заклинание или молитву, но санитарный инспектор не слышал звук. Закончив читать, Мендего сбросил с себя накидку. Теперь он тоже был без одежды. Его молодое и крепкое тело, слишком молодое и слишком крепкое для его лет, всё было покрыто руническими письменами. Его член был в состоянии эрекции. Скорее всего, Мендего тоже был немного под кайфом.
Мендего благоговейно подошёл к алтарю. Став на колени, он поцеловал ложе у ног Марии, затем ловким движением запрыгнул на алтарь. Оказавшись на Марии, он ввел в неё свой орган, и начала медленно совершать характерные для этого дела движения. Факельщики запели. Санитарному инспектору даже показалось, что он слышит слова этого древнего гимна.
Занятие любовью продолжалось долго, бесконечно долго. Наконец Марию и Мендего накрыла волна тысячекратно усиленного наркотиком оргазма. Мендего схватил голову Марии и буквально впился в её рот губами. Её оргазм сменился агонией, и Мендего приходилось силой удерживать умирающее, бьющееся в конвульсиях тело женщины. Когда всё закончилось, к Мендего подошли двое помощников в длинных белых балахонах с капюшонами, скрывающими лица, (до этого момента их не было в зале) и почтительно помогли сойти с алтаря. Они вывели обессилевшего Мендего из зала, а сами вернулись с двумя чашами в руках. В одной из них было вино. Этим вином они подмыли Марию, собрав всё до последней капли в другую чашу. Они действовали благоговейно, как будто мёртвое тело женщины было для них святыней.
Глаза санитарного инспектора как бы сами собой сместили фокус, и он увидел в дальнем конце зала тёмную нишу, которую раньше не замечал. Там стоял человек и снисходительно улыбался. Несмотря на то, что санитарный инспектор никогда его не видел в лицо, он его узнал. Это был тот, с кем ему приходилось сражаться всё последнее время. Их взгляды встретились, и он улыбнулся инспектору, а затем толкнул его взглядом, вытолкнув из видения назад в гостиничный номер.
Голова буквально разрывалась на части. Перед глазами плавали красные мухи. Санитарного инспектора бил озноб, как при очень высокой температуре. Его стошнило прямо в постель, но сил для того, чтобы подняться или хотя бы выбраться из блевотины не было. Из носа хлынула кровь. От этого кровопускания полегчало. Он даже смог подняться и, превозмогая желание забраться под тысячу одеял, снять с себя испачканную одежду. Снимая штаны, он понял, что обделался по полной программе.
Раздевшись, санитарный инспектор добрался до ванны, которая была у него в номере, несмотря на убогость обстановки в отеле. Обмывшись под душем, он лёг в ванну и закрыл глаза. Набирать воду он не решился (не хватало ещё утонуть в ванне в дешёвом отеле), поэтому ограничился льющейся из душа водой.
Кровь из носа продолжала идти, но санитарный инспектор не спешил её останавливать. Он лежал с закрытыми глазами и наблюдал, как его тело, словно после перепоя, кружится вместе с ванной в диком, достойном самого Пана, танце. Оно кружилось всё быстрей и быстрей. При этом ванна начала увеличиваться в размерах, превращаясь в огромную ванну-галактику или даже ванну-вселенную. Капли воды стали огромными, и каждая из них вполне могла стать причиной нового всемирного потопа.
Одна из таких капель, обрушившись на санитарного инспектора, подхватила его ставшее миниатюрным и беспомощным тело, и понесло через отверстие для водостока, через канализационные трубы, вонь которых заставила санитарного инспектора ещё раз вырвать, на этот раз только желчью и желудочным соком. В конце канализационного тоннеля была яркая вспышка света.
Зал был практически точной копией предыдущего. На этот раз был и звук. Факельщики пели гимн на позабытом языке древних цивилизаций, и слова этого гимна заставляли вскипать кровь, опьяняя и без того пьяное от наркотического вещества сознание. Санитарный инспектор был на алтаре. Он, медленно наслаждаясь каждым движением, совокуплялся с женщиной, которая была без сознания. Ей дали смертельную дозу ритуального зелья, и она уже отправилась в последнее путешествие. Санитарным инспектором, женщиной и всем в этом зале управляла холодная, безжалостная сила, чья воля была здесь Законом. Ценой неимоверных усилий санитарный инспектор нарушил привычный ход церемонии. Он начал бить умирающую женщину по щекам, чтобы вернуть хоть на какое-то мгновение к жизни.
Она медленно открыла глаза, в которых уже не было совершенно ничего.
– Имя, назови своё имя – закричал санитарный инспектор ей в ухо.
– Матильда Крюгер, – прошептала она.
Затем она крепко его обняла и слилась с ним в последнем поцелуе.
Гора была не то, чтобы очень высокой, но, возвышаясь над равниной, она позволяла санитарному инспектору видеть всю бескрайность раскинувшейся во все стороны до самого горизонта степи. Было начало лета, и растительность, ещё не потерявшая свою радующую глаз свежесть, цвела всевозможными цветами, наполняя воздух ароматом мёда и чего-то ещё, одаряющего поэтов вдохновением.
По степи мчался прекрасный чёрный конь, на лице (именно на лице, на прекрасном лошадином лице) которого играла улыбка. Конь мчался к Паркину, чтобы унести его на своей сильной спине в бескрайнюю степь. Это была сама смерть во всем своем великолепии. Санитарного инспектора тянуло к коню, как к любимой, но что-то мешало ему запрыгнуть на его сильную, красивую спину. Что-то внутри самого Паркина не давало ему подчиниться страстному желанию умчаться в эту зелёную, цветущую бесконечность.
Поэтому, когда конь остановился возле него, улыбаясь во весь свой лошадиный рот, санитарный инспектор прокричал ему прямо в ухо: