Главная роль 2
Шрифт:
После тысяч километров унылой тряски в каретах, когда, казалось, дорожная пыль навсегда останется хрустеть на зубах, после сводящего те же зубы грохота речного парохода, ехать в поезде было очень приятно. Скорость, впрочем, совсем не та, что я привык — средняя между каретой и идущим по течению раскочегаренным пароходом.
Социальная ответственность бизнеса сильно повышается, когда за окнами любимой лавки собралась полуголодная толпа. Три баронских титула — невелика плата за то, что купечество Оренбурга «в едином порыве» и «плечом к плечу» нешуточно вложилось в преодоление кризиса. Станут ли они так делать в следующий раз, когда потребуется? Слухи слухами, но
Вагон у нас стандартный, со скамеечками — положенный по рангу по загруженным железным дорогам пропихнуть можно, но многочасовая прореха в расписании может натурально стоить кому-то жизни. Слева от меня сидит подполковник Курпатов. Напротив — Иван Николаевич Федоров, капитан «охранки», прибывший из Екатеринбурга, чтобы по пути ввести нас в курс дела:
— Третий день шествия. Со всей страны смутьяны сбежались — окромя ссыльных, конечно. В Петербург телеграфировали, полковник Секеринский велели дождаться Вашего Императорского Высочества.
Нет в Екатеринбурге своего отделения «охранки». Секеринский — это Петр Васильевич, глава столичного отделения и прямой начальник моего Курпатова. На ситуацию можно посмотреть с разных сторон: либо Секеринский ловко переложил ответственность на меня, либо наоборот — специально дал мне возможность разобраться, набрав тем самым очков. Вариант третий — прямое вмешательство Александра, который может таким образом проверить меня на прочность. Я склоняюсь к первому варианту — отдавать приказы о разгоне «бунтовщиков» очень неприятно, потому что гуманного ОМОНа со щитами, дубинками и слезоточивым газом в эти времена еще не зародилось, а казаки толпы разгоняют как привыкли — нагайками, шашками (кокетливо затупленными, но удар по голове затупленной шашкой убить может легко) да пулями. Казаков винить не в чем — они же служивые люди, просто выполняют приказы согласно Устава.
Не исключаю и придворную интригу с целью немного испортить мою получающуюся слишком уж триумфальной поездку по Родине. Если так, то царь вполне может быть в курсе, но сознательно не полез — мне в атмосфере перманентных интриг жить и работать, а значит будет полезно посмотреть, как у меня это получится. Я в глазах Александра — не сыночек, с которого надо пылинки сдувать, а полноценный цесаревич, который до сего момента показывал себя очень эффективным, а посему окунуть меня в народное недовольство и оценить последствия полезно как ни крути — при Дворе имеется то, что в будущем назовут «политтехнологами». В зачаточном состоянии, в основном — идеологи русского фашизма (в эти времена никому и в голову не придет считать «фашизм» чем-то плохим, он тут единственно правильная форма общественной организации), придворные лизоблюды по типу Ухтомского (при всем моем уважении к Эсперу Эсперовичу), прикормленные журналисты, провокаторы-агитаторы «охранки» и прочие. Весь этот сомнительной полезности аппарат я тоже унаследую, и у него, как и у остальных, есть имеющие доступ к телу «лоббисты». Им же нужно понимать, с кем и как работать, вот и подсуетились.
Конспирология выходит из-под контроля! Давай добавим еще заговоры и агентуру англичан, немцев да австрияков, смазав это инопланетянами. Пару недель назад в небе что-то подозрительно-яркое видел, кстати. Самолетов да спутников там еще не завелось, а по «хвосту» мы точно идентифицировали объект как «комету», но вдруг это рептилоиды?
Сложность задачи подозреваю изрядную — это не кроткие, с благоговением взирающие на меня овечки, а профессиональные, блин, «революционеры», которые решили попробовать порвать там, где тонко — в переполненном полуголодными и грустными людьми городе.
— Чего требуют? — поинтересовался я у капитана.
— Просят, Ваше Императорское Высочество, не требуют, — поправил он.
Я недоуменно поднял бровь, капитан поспешил поклониться и исправился:
— Виноват! Конституции требуют.
Норм, просили бы много еды всем и сразу, было бы тяжелее — до конституции русскому крестьянину дела нет, он, при всей несомненной религиозности, на мир смотрит в практическом ключе — поможет конституция повысить урожайность и снизить подати? Нет? А нахрен она тогда нужна?
— Принятые меры? — спросил я.
Подобравшись, Федоров исправил свою пошатнувшуюся в моих глазах репутацию — показав пренебрежение к такой опасной штуке, как оформившаяся в единое целое ради политических требований толпа, он без пяти минут расписался в собственной профнепригодности:
— Подготовлены провокаторы, привлечены казаки и полицейский корпус — смутьяны шествуют в оцеплении. Войска со всей Пермской губернии подтянули, настроения у всех решительные — как только смутьяны дадут повод, мы их быстро в оборот возьмем.
«Повод», понятное дело, упомянутые первым делом провокаторы и обеспечат — «охранка» не первый год трудится, наработали опыт. Но я такого поворота не хочу — потом напишет какая-нибудь падла адаптированный под меня аналог «кто начал царствовать Ходынкой, тот кончит, встав на эшафот». Мне на эшафот становиться невместо, я до конца отбиваться буду, даже если надежды нет — нерешительность лидера в тяжелые времена положение только ухудшает. Это же как гангрена — да, конечность терять не хочется, но без ампутации умрет весь организм.
— Ведется ли работа с переселенцами? — спросил я.
— Так точно, Ваше Императорское Высочество, ведется, — ответил капитан.
Пришлось второй раз поднять на него бровь — поднятая в третий раз приведет этого деятеля к моментальной отставке.
— Виноват, Ваше Императорское Высочество! — проникся Федоров. — Казаки да служители Церкви ежедневно, утром и вечером, во время молебнов и полосканий, напоминают переселенцам о пагубности участия в незаконных шествиях и вреде конституции для нашей Империи.
Профилактика правонарушений — лучший способ борьбы с правонарушениями!
— Польза есть?
— Так точно, Ваше Императорское Высочество, — с видимой радостью подтвердил капитан. — Переселенцы агитаторов трижды били, сами в шествиях не участвуют, стало быть народ наш пагубность Конституции осознаёт!
Народ наш мутным разночинцам не верит и на каторгу не торопится.
— Исключения? — копнул я чуть глубже.
— Голытьба воду мутить любит, — признал проблему Федоров. — Они и приперлись-то в одних портках дырявых, на большие деньги клюнули. Приедут в Николаевскую губернию, за год все пять сотен в пьянстве беспробудном прогуляют да опять в батраки угодят, власть ругать. Здесь таких и раньше было много — в рабочие много бедноты да пьющих идет, вечно недовольны. Такие рабочие шествия и устраивают. Зачем тебе конституция, собака? — презрительно скривился капитан. — Ты же это слово неделю назад первый раз услышал! Ты же вообще не грамотный!