Главная роль 3
Шрифт:
Эх.
— В Цареграде так же считают, — улыбнулся я митрополиту. — Да только власть-то там магометанская.
Исидор от такого неудобного факта поморщился, я добавил:
— Как думаете, батюшка, ежели через много-много лет, когда Его Величество в царство небесное уйдет, я тамошних иерархов на коронацию мою приглашу, отпустит их хозяин-магометанин?
Недовольно покосившись на с интересом слушающего разговор Льва Николаевича, митрополит принялся выгораживать коллег:
— Не горячитесь, Ваше Высочество. И рады бы они из-под ига магометанского выбраться, да сил нет. Только и остается, что Господа о защите да милосердии молить. Много в тех землях добрых христиан живет, нуждаются они в пастыре. Будет
— И это тоже правда, батюшка, — признал я.
Легко требовать от других пострадать за идеалы. Гораздо труднее делать это самому. Я вот, например, не готов — у меня просто выбора нет. Судьба поставила мне жутко неудобную «вилку»: либо побеждать многочисленных врагов, подмяв под себя элиты и дав народу лучшую жизнь, либо элиты и народ меня «того». Себе во вред, кстати, но мне от этого нифига не легче — я проигрывать очень не люблю, и, однажды умерев, смерти боюсь гораздо меньше, чем поражения.
— Покуда Церковь Воинствующей была, христиане добрые в клетки ко львам да на костры с гордо поднятою головою да молитвою на устах шли, мученическую смерть во славу Его принимать, — добавил Лев Николаевич еще один неудобный факт.
— Беспокойна душа твоя, Лев Николаевич, — ласково пожурил его Исидор. — Точат сомнения да гордыня. Ничего, Господь в милости своей не оставит — руками Цесаревича Российского в лоно Церкви вернул. Значит нужен ты Господу и Церкви нашей — тьма наступает, и имя ей материализм!
Исчерпывающе наши разговоры провинциальные батюшки описывали — про «наступающую тьму материализма» уже и в профильных духовных журналах статьи пишут.
К этому моменту мы добрались до двустворчатой двери, из-за который в коридор лилась стройная многоголосая молитва. Юродствуют члены Синода, рвение религиозное демонстрируют. Слуги с поклоном открыли двери, и мы вошли в наполненное светом — хорошая погода сегодня, солнечная — просторное, привычно блестящее позолотою и мрамором помещение. Святейший правительствующий Синод во главе с обер-прокурором Победоносцевым встретил меня спинами, ибо стоял на коленях перед массивным иконостасом. Демонстрируя прекрасный тайминг, они допели молитву через пять секунд после моего появления и с виноватыми лицами (кроме Победоносцева, я у него все еще восторг вызываю) отвесили мне низкий поклон.
Если не считать пришедшего со мною Митрополита — двенадцать человек, все в рясах и с блестящими драгоценностями и золотом атрибутами. Повернувшись к Исидору, я поюродствовал в ответ:
— Благословите, батюшка — трудный разговор у нас будет.
Получив благословление, уселся во главу стола — Победоносцев по правую руку, Лев Николаевич — отдельно, в кресле у окошка. Приняв из рук Остапа папку с докладом, дал батюшкам отмашку садиться. Начнем.
Глава 20
Доклад занял больше двух часов — в единый «кейс» были объединены все кропотливо мною собранные по пути в Петербург случаи жадности, пренебрежения и гордыни провинциальных попов. Балансировали их случаи жестокости в отношении тех же попов. От первых Синод ерзал и морщился, от вторых — оживился и просветлел, тщетно маскируя это укоризненными вздохами и наложением крестных знамений. Закончив, я нивелировал «просветление»:
— И я мужиков наших понимаю! Человек — существо простое, и на скотское к себе отношение отвечает таким же. Осуждать их у меня рука не поднимается. Кроме того, наш мир многие века пользуется торговлей. Товар бывает разный — как материальный, так и нематериальный. К примеру, цирюльник ничего не производит, но получает плату за вполне конкретные услуги — стрижку и бритье. Безусловно, низводить дарующие пастве покой и радость, спасающие их души молитвы,
Батюшки согласно закивали и перекрестились — ух кощунственно!
— Однако человек, опять же, существо простое — с материнским молоком, поколениям впитывал он простую истину: «заплатил — получил товар или услугу». С этой точки зрения, повторюсь, мужиков наших я очень хорошо понимаю. Ежели поп с деревни соки тянет, обещая богатый урожай, а потом сквозь зубы упрекает голодных крестьян в недостатке религиозного рвения, мужики, конечно, какое-то время потерпят, но вывод сделают простой и вполне на их взгляд логичный: рвения и усердия не хватает как раз у попа, который жрет в три горла, ходит по деревне важным гоголем, службы проводит хорошенько приложившись к кагору, а с паствою, вопреки заповедям Господним и прямым церковным инструкциям, общается через губу. Особо обращаю ваше внимание на то, что озвученные мною, вызывающие глубочайшую скорбь, случаи, собраны исключительно в Зауралье. Народу там живет намного меньше, чем в западной части Империи, и ценность каждого человека в глазах окружающих от этого больше. Даже представить боюсь, что творится в густонаселенных губерниях.
— Ваше Императорское Высочество… — не выдержал архиепископ Казанский и Свияжский Павел.
— Тихо! — бахнул я кулаком по столу.
Охренели цесаревича перебивать?
Старик сжался на стуле и моментально пропотел. Добавив раскатов грома голосу, демонстрируя тем самым Величайшее недовольство, я продолжил:
— Слишком давно Русская Православная Церковь была Торжествующей! Роль ее в истории Империи неоценима, да тленом тело её подернулось. Критически важный государственный институт, столетиями скрепою людей русских да инородцев нашу веру принявших в единое целое спаивавший, ныне в упадке, стяжательстве, праздности да гордыне погряз! Вы, батюшки, к тому возможно отношения и не имеете, да только предшественники ваши ныне перед непосредственным начальством ответ держат. Також и мне однажды придется, и краснеть и мямлить я не хочу — мерзко это и гнусно! По всей стране оккультизмы да сектанты бродят, смущают умы, души свои да чужие калечат.
— Ваше Императорское Высочество, на секты да оккультизмы закон нужен! — сжавшись напуганным занесенною над ним тапкой котом, пискнул неугомонный Павел.
Повторяться я не стал, круто сменив стратегию:
— В летах ты великих, батюшка. В сане солидном, а цесаревича перебиваешь, — с ласковой укоризной в голосе покачал я головой. — Важное, видимо, сказать хочешь. Давай, батюшка, говори.
Обрадовавшись, архиепископ повторил:
— Закон бы, Ваше Императорское Высочество, навроде как недавний, опиумные курильни богомерзкие запретивший. Оно же как? — приосанился, набравшись уверенности и в поисках поддержки окинув взглядом коллег. — На небесах — власть Господня, а на Земле — земная! Ежели мы оккультистов да сектантов сами к ногтю прижимать станем, на каторгу сами и пойдем — за самосуд.
Батюшки посмотрели на мое спокойное, внимательно слушающее лицо, и покивали, выразив согласие с оратором — кроме Победоносцева, тот демонстративно не лез, как я и просил.
— А что касается стяжательства, — приосанившись, Павел огладил бороду. — Так на что пастырям деревенским жить-то, ежели даров не принимать? И не плата это — от души несут, дабы в Царство Божие вознеслась она да с ангелами в симфонии пела. Что жизнь земная? Миг краткий! Не горячитесь, Ваше Императорское Высочество, — снисходительно мне улыбнулся. — Молоды вы, резки, а крестьяне да мещане плакаться ух любят! Жизнь вечная — в Царстве Божием, и что в сравнении с ней жизнь земная? Неужто гуся завалящего за нее жалко? Все с пониманием — ежели нечего голодранцу в дар принести, так хоть полевых цветов пущай нарвет — не ценность дара важна, а он сам.