Главная роль 5
Шрифт:
— «В одной лодке», — бурчал Вильгельм. — Вот они, англичане — когда их прижало, сразу начинают подлизываться и врать. В одной лодке? Ха! Как бы не так — этого кретина-временщика ничего уже не спасет.
— Не спасет, — согласился я.
Больно конфигурация вокруг Роберта неудачная складывается. Потрепыхается, в том числе цепляясь за Альберта из последних сил, но толку не будет — новые фавориты сожрут и заменят более приятным для себя кандидатом.
— Чем сильнее англичане будут заняты придворной грызней, тем меньше будут обращать внимания на наши дела, — нашел в ситуации плюс кайзер. — Англичане стараются не менять королей, демонстрируя лицемерную добродетель.
— Безумный король спокойно сидел на троне весь отпущенный ему Господом срок, — согласился я. — И это для нас тоже
Кайзер покивал, скривился и поделился пришедшей ему в голову мыслью:
— А если бы я отказался от союза с тобой и по стопам старика-Бисмарка лёг под англичан?
— А если бы я? — отзеркалил я его брезгливость.
— Сам Господь благоволит нашим начинаниям, кузен! — неожиданно сгреб меня в объятия Вилли.
— Так и есть! — откликнулся я, похлопав его по спине. Путь продолжился, и я поделился с ним кусочком своих ощущений. — С самой гибели Николая я чувствую это — все, что я задумал, пусть не без сложностей, но сбывается. Словно попутный ветер дует мне в спину. Ветер, посланный самим Господом. Наше дело правое, кузен. Британская Империя гниет под собственной тяжестью, в ключевых ее точках грызня, получившие благодаря Империи образование кретины начинают отстаивать какие-то там права дикарей. Мы находимся в начале явления, которое я называю «антиколониализм». Мир уже сейчас един как никогда. Вынося производства и выкачивая ресурсы из колоний, мы, Великие державы, невольно помогаем аборигенам преодолевать столетия технического отставания. Этот процесс не остановить, и однажды все эти черные и узкоглазые заимеют что-то похожее на собственные государства. Они не станут смотреть на дороги, производства и технологии. Они будут лелеять исторические обиды, и ими нужно будет уметь воспользоваться к нашей пользе. Мне в этом смысле легко — мы просто присоединяем врагов к нашей Империи, превращая их в своих подданных. Но позволю себе напомнить — будь добрее к своим нынешним и будущим колониям, чтобы тебе в преклонном возрасте и твоим потомкам не пришлось вскрывать болезненные фурункулы.
Вилли едва заметно поморщился — «поучает тут молодой-прогрессивный» — но глобальное понимание в этом вопросе между нами уже давно достигнуто, поддержка высших сил вполне наглядно для верующего человека (пусть и лютеранина) продемонстрирована, мой личный авторитет в глазах кайзера стабильно прекрасен, а потому он просто кивнул:
— Бесспорно.
Англичане политтехнологиями пользоваться научились давно — еще во времена Столетней войны англиканские попы рассказывали местным крестьянам о том, какие звери и кровожадные упыри эти французы. Ничего удивительного в том, что уже на следующее утро все газеты фонтанировали восторгами по поводу «остававшихся тайной до самого конца» планов о помолвке Виктора Альберта. Само событие, в свете траура, преподнесли как «трогательный жест заботы о моральном духе подданных Империи, которым показали, что династию ждет блестящее будущее».
Сюда добавилось старое-доброе «разделяй и властвуй» — на улицах образовались демонстрации дам-суфражисток со стандартными лозунгами о равноправии, а в тех же газетах развернулись дискуссии на тему роли женщины в мире.
Третий задействованный аппаратом премьера инструмент — банальное «перебивание темы», в виде отмены траурного «локдауна». Он вернется только в день похорон Королевы, но там и так воскресенье, поэтому всем уже и плевать. Занимайтесь своими делами, граждане, не отвлекайтесь на какие-то там скандалы. Все в очереди в любимые пабы, и выпейте за помолвку нового короля!
Мы с кайзером таким образом вышли сухими из воды, ограничившись разбором полетов в семейном кругу. Дагмара плевалась желчью, Императрица Августа демонстративно прикладывала ко лбу холодный компресс, а мы с Вильгельмом усыпляли бдительность дам обильной руганью в адрес английских придворных интриганов, так грубо нас подставивших. Ксюша немного напрягала — какие-то бурные процессы в ее хорошенькой головке протекают, и она молчит, слепо глядя перед собой. Будем надеяться, что это не план по тайному отъезду в Америку с целью повиснуть на шее у Сандро, а что-то хорошее. Например, «Если эта прослывшая скандалисткой
Завтрашним утром наш ждет несколько волнительное мероприятие — оглашение завещаний покойной части Британского правящего дома. Бритиши — главные жлобы планеты, что бы там не говорили про шведов и прочих нордов, и никто из нас не питает иллюзий — особенно Дагмара, которая в этой «игре» давно на роли ферзя числится — но я надеюсь получить удовольствие от своей роли «бедного родственника», которая подпитается, например, трогательным носовым платком с вензелем покойного дядюшки Эдуарда — прямо у стряпчего им слезы умиления вытру!
Ну а к вечеру дня сегодняшнего у меня сформировался план. Некоторое «головокружение от успехов» имеется, и азарт в душе во всю глотку орет «Смотри, как нам прёт! Самое время повысить ставки!», но и с точки зрения здравомыслия у меня есть аргументы — в случае провала я просто буду делать возмущенные глаза, говорить что-то вроде «этот безумец совсем охренел!» и демонстративно и шумно искать несуществующих врагов, которые «безумца» и науськали. Риск оправдан, и точка. Вместе с планом, благодаря отмене траурного «локдауна» — если всем можно, значит и мне можно — был сформирован график встреч, которые помогут мне скоротать вечер. Так-то я бы лучше с кайзером еще немного о важном поговорил, но Вильгельм от потрясений и ежедневных пьянок спёкся, запершись в своих апартаментах с твердым намерением остаться там до утра.
В гостинице нашелся пригодный для встреч кабинет, что очень удобно. Гости логичные, и инструмент для осуществления мощнейшей, решающей комплекс проблем, крайне выгодной для меня операции подозрений в общем ряду не вызовет.
Сначала — наш посланник в Лондоне. С Егором Егоровичем мы обсудили положение дел — просто поразительная суета, от которой не знаешь плакать или смеяться. Проговорили требующие моего внимания вопросы по англо-русскому взаимодействую — ничего такого, просто Егор Егорович страхуется и демонстрирует лояльность. Остаток встречи посвятили согласованию дипломатической стратегии на ближайшее время — если можно где-то «подружить» к нашей пользе без вреда Японии и Германии, надо «дружить». Дополнительный тезис — войны с Англией мы вообще не хотим и неприятно удивлены недружественными жестами по накачке английскими деньгами и технологиями турок. С Турками мы конечно же воевать тоже не хотим. И вообще ни с кем не хотим — мы, русские, вообще самый миролюбивый народ на планете.
Второй гость — наш военный атташе в Лондоне. С ним мы поговорили об армейских реформах — конечно одобрил, он же не дурак — немного постебались над англичанами, которые как известно те еще вояки, впрочем признав, что и поучиться у них есть чему. Напоследок я пообещал зайти в гости к командированным в Лондон господам офицерам (нормального нашего контингента здесь нет), и мы попрощались довольные друг другом.
И гвоздь программы — военно-морской атташе, Зиновий Петрович Рожественский. Десять минут на обсуждение текущих дел — все еще непонятно, плакать или смеяться. Еще пять — на обсуждение семейных дел Зиновия Петровича, чисто поглубже в голову «пациенту» залезть. Двадцать — на беседы о флоте в ключе «чего бы нам такого у англичан для себя полезного перенять или хотя бы купить». Зиновий Петрович должность занимал, на мой взгляд, заслуженно — заранее подготовил папочку на эту тему и показал глубокое знание предмета. Глубже моего, конечно — я учусь, но учусь год, а он — всю жизнь. Вида я конечно не подаю, а никому в голову сомневаться в моей компетентности и не приходит.
Три минуты после получения «папочки» скрашиваем демонстративной утратой настроения под монолог о том, как здорово встретить настоящего компетентного патриота в лице Зиновия Петровича.
— Каждый подданный Российской Империи не раздумывая отдаст за нее жизнь! — не подкачал и «утешил» меня Рожественский. — И я в их числе, Ваше Императорское Высочество!
— Вы — безусловно, — грустно улыбнулся я ему. — Но там, в Петербурге, кое-кто воспринимает должности и положение как само собой разумеющееся. Империя для них — это этакая кормушка, в которую они с алчным хрюканьем засовывают свои рыла.