Главное управление
Шрифт:
Вежливо постучавшись в дверь, вошел мой заместитель – плотного сложения лысоватый мужик с непроницаемым лицом – немногословный, хмурый, но, чувствовалось, исполнительный и надежный служака.
– Вот папочка… – положил передо мной документы. – Почитайте на ходу… Я там кое-что обобщил в справках, пригодится. А это – шефу на подпись, надо улучить момент, чтобы он подмахнул, иначе застрянем в делах на полпути…
Я взял документы и пошел в приемную, на ходу листая бумаги и лихорадочно пытаясь постичь их смысл.
Очень хотелось домой, к телевизору, к пиву, к домашним тапочкам и к уюту дивана; голова кружилась от обилия информации и впечатлений, а к возникающим сомнениям в своей дееспособности хиной примешивалась досада: ради чего я сунулся в эту круговерть? Еще сегодня утром я был человеком, отвечавшим лишь за себя и за свои куцые служебные обязанности, а теперь уже всем должен и, заикнись о нормативах рабочего дня, окажусь в глазах окружающих никчемным изгоем.
В приемной толклись суровые рослые мужики. Всем за сорок. Чугунные люди, я таких ментов раньше не видел. Особая порода. Именно порода. Те, из отделений, с которыми мне приводилось поневоле общаться раньше, – дворняжки по сравнению с этими волкодавами. А министерские вальяжные интриганы и вовсе казались плюшевыми игрушками в сравнении с этой насупленной, налитой спокойной угрозой ратью. Недаром мне говорили, что в свою контору Решетов набрал элиту милицейского сыска, прошедших все тернии гладиаторов.
Совещание затянулось допоздна. И мое короткое представление утонуло в нем, как камень в омуте. С меня тотчас потребовали ответов по всей текучке отдела – как смежники, так и начальство.
«Вникаем», «работаем», «возьмем на контроль», – выкручивался я, то и дело обращаясь к шпаргалке, мудро выданной мне заместителем и исходя по#том под пристальными взорами полицейских профессионалов. Форы для новичков в их кругу не существовало. Коли назначен на место, месту соответствуй, это я уяснил сразу.
Но отболтаться мне все-таки удалось равно, как и получить массу сведений о работе нашей могучей конторы.
И когда задвигались стулья в окончании диспутов и выволочек, я ужом проскользнул мимо костюмов и мундиров к уставшему, а оттого казавшемуся еще более мрачным шефу и доверительно сунулся к нему с бумагами:
– Очень надо подписать…
– Давай завтра.
– Завтра уже пойдет работа.
Скользнул стылым взглядом по тексту, потянулся за золотым паркеровским пером, подписал, выцедил через неприязненную заминку:
– На, забери. Хорошо начинаешь, настойчиво.
Уже на «ты».
И тут я понял: завтра я уже буду запросто отвечать на рукопожатия собравшихся здесь людей и приложу все усилия, чтобы стать среди них своим парнем, ибо судьба дает мне этот невероятный шанс, и я обязан им воспользоваться, мне жизненно необходимо утвердиться здесь, на территории своей будущей судьбы. И иного выбора душа моя не желала, ибо выбор этот был не случаен и утвержден, как мне казалось, кем-то, находящимся куда как выше всех земных чиновничьих олимпов. И может, в итоге я начертаю когда-нибудь тот самый рапорт о добровольном своем увольнении из этих стен, но до окончательной даты, проставленной на нем, пройдет еще тьма времени, которое и составит мою жизнь.
Глубоким вечером я уже собрался домой, но проходя мимо помещения, где обреталась компания оперов, машинально нажал на ручку двери. Дверь раскрылась. Все сотрудники, несмотря на поздний час, находились на месте, сгрудившись возле телевизора. Но смотрели они не футбол, не кино, а видеозапись послания вымогателей своей жертве, у которой три дня назад похитили ребенка.
На видеозаписи и был запечатлен ребенок – мальчик двенадцати лет, перепуганный до икоты, заклинавший родителей выплатить за него выкуп, иначе бандиты отрежут ему голову.
Опера уже в сотый, наверное, раз, кадр за кадром просматривали ленту, пытаясь найти хоть какие-то детали, способные навести на след преступников.
Я невольно присоединился к просмотру.
– Да никаких зацепок! – раздраженно промолвил мой заместитель, остановив кадр на паузе.
И тут… Что значит свежий, незамыленный взгляд!
Меня посетило как бы благословение свыше. И уже рвались слова с языка, но я удержал их, тщательно прикинул, насколько весомы мои соображения, а потом произнес:
– Так и чего головы ломаем, не пойму?.. Они же этой съемкой себя слили…
Взоры подчиненных недоверчиво уставились на меня.
– Возвращай по кадру назад… – приказал я. – Не то, дальше… Не то. А вот здесь – стоп! Ну. Смотрите внимательно…
Прошло полминуты.
– И чего особенного? – раздался вопрос. – Мальчишка. Стул. Штора. Сервант с посудой.
– А теперь внимательно смотрим на верхнее стекло серванта, – сказал я.
– Вот это да! – донеслось с восхищенным присвистом.
В стекле отражением от оконного проема размыто и блекло виднелся силуэт моста, перекинутого через Москву-реку.
Фрагмент изображения укрупнили.
– Дом на Павелецкой набережной, – твердо констатировал один из оперов. – Я рядом живу, не спутаю… Кстати. Так это же… практически вид из окон моей хаты! Этаж – от четвертого по шестой, судя по всему… Ну дела! Ищу заложника, а он в соседней, может быть, квартире, за стенкой!
– Тогда – работаем! – изрек мой заместитель. Обернулся ко мне, сказал с уважением: – А у вас красиво начинается первый день на службе…
В три часа ночи меня поднял с постели звонок телефона. Звонил опер, которого я если видел сегодня, то мельком, и запомнить-то не успел.
– Работали по Ниязову, он засек наружку, открыл огонь из автомата. У нас ранен Олег, Ниязов убит, но там пуля в квартиру залетела и рикошетом хозяину в плечо… Едет местная прокуратура, надо решать вопрос, пуля наша…
Я заполошно тряхнул головой. Какой Ниязов? Какой Олег? Какая прокуратура? И что значит – решать с ней вопрос? Кто бы мне его еще вчера решил с Серосливовым?..