Главное управление
Шрифт:
– Ты заботливый родственник…
– А что делать?
Вот и секрет министерской крысы. Разруливай ситуации чужими руками, ни за что не отвечай, моя хата с краю, мой офис в центре, но мои дивиденды бессрочны.
Я поймал себя на мысли, что до этого момента был совершенно бескорыстен в своем служении принявшей меня в свое лоно Системы. И предложение бывшего коллеги по канцелярскому цеху мне категорически претило. Но та уверенность и обыденность, с которыми предложение прозвучало, имели основательные корни, и я нутром почувствовал, что, прояви я к нему праведную принципиальность и отрешенность, окажусь очень скоро за бортом, нажив себе ярлык тупого дуболома.
Тем более при всей своей ущербности и порочности подобного рода сотрудничество с коммерсантами во всех милицейских кругах считалось своеобразного рода нормой в условиях пещерного российского капитализма.
Бюджет нашей конторы был скромен, наверху считали, что мы способны прокормить себя сами, правда, каким образом, не уточняли, а потому выработалось у нас два принципа работы и жизни. Принцип первый состоял в том, что в сговоры с бандитами мы не вступаем, рубим их как чертополох, взяток не берем, но вот с коммерсантами разбираемся иначе. Хотите спокойно зарабатывать свои миллионы – поддержите тех, кто способен обеспечить вам безопасность и покой, компенсировав своими пожертвованиями скупость государства. Модель извращенная, по сути, – та же бандитская, но, увы, вписавшаяся в мораль того российского общества, что сложилась в тяготах нашей переломной эпохи, чей благостный финал казался недостижимым, как край горизонта.
Потому скрепя сердце, брезгуя в душе, предложение я, увы, принял. И вскоре был представлен молодому подвижному человеку по имени Дима.
Невысокий бодрый толстячок с короткой блондинистой шевелюркой, словно стелившейся по его голове, он был постоянно жизнерадостен, смешлив, без устали сыпал анекдотами и прибаутками, сорил деньгами и вечно куда-то спешил, словно бы сам от своей неуемности. В тонкости своего бизнеса посвящать меня не стал, сказав, что на производственной ниве проблем для него не существует, но вот личной безопасностью и притязаниями бандитов он удручен чрезвычайно. Тем более домогательства приняли крайний характер: на днях Диму похитили и увезли за город, поместив на сутки в подвал особняка. Слегка помяли, пригрозили отрезать конечности бензопилой, но впоследствии отпустили, дав пять дней на сбор кругленькой суммы, которой, как он стоически утверждал, будучи в заточении, на сегодняшний момент у него нет.
Я кивал глубокомысленно, про себя же смекая, что Дима преподносит отделу бесплатный подарок: раскрытие очередного вымогательства. Работка непыльная, безыскусная, как простудный чих: несколько задокументированных встреч с бандитами, эпизод передачи денег, а дальше – финальная точка, которую ставит СОБР – то бишь специальный отряд быстрого реагирования. В ход идут удары прикладами, чугунные тяжелые башмаки, наручники, и затем деморализованные вымогатели оказываются в клетке. Рутина. Однако непонятно по каким соображениям, но весьма бескомпромиссно Дима настаивал лишь на вразумлении бандитов, без доведения дела до суда. Подобная постановка вопроса нам категорически не подходила, но, как известно, заказчик всегда прав. Пришлось выкручиваться, прикрывая самодеятельность акции легендами определенных оперативных соображений. Моральная сторона дела при этом ущерба не несла, ибо само дело было правое.
Присутствующий при окончательном разрешении своих недоразумений Дима глубоко проникся жестокой убежденностью наших действий и проплатил за перспективы дальнейших услуг сразу за полгода вперед. Однако впечатляющая простота подобных операций была конечно же кажущейся. За театральным действом арестов и задержаний, предъявлений обвинений и тонких допросов таились кулисы с непредсказуемыми подвохами, и коммерсант, доблестно сдавший бандитов правосудию, рисковал головой. Тем более когда речь шла о чеченских группировках.
Они заполонили Москву в начале девяностых, базируясь на юго-западе города в гостинице «Салют», открыв магазин «Вайнах» и пытаясь подмять под себя не только столичный бизнес, но и существующий организованный криминал. Численных сил у горцев хватало. Но главным их козырем был тот вакуум, в котором они обретались, – ничего не имевшие и ничем никому не обязанные. При первом же конфликте с «солнцевскими» кавказцами было нагло, но справедливо замечено:
– Ребята, подумайте… У вас здесь жены, дети, дорогие дома и дорогие машины. А что у нас? Ничего. Так кто чем рискует?
Это уже потом начались операции с банковскими авизо, чеченские капиталы вложились в недвижимость и в бизнес, разделились сферы влияния, и началась криминальная дипломатия между сообществами, но начало чеченского вторжения в столицу, да и не только в нее, было отчаянно агрессивным. И поневоле вспоминалась советская эпоха, когда в Москве из всех кавказских пришельцев выделялись лишь анекдотические фигуры торговцев хурмой и мандаринами, всеми презираемые, как ущербные и малочисленные паразиты, не имеющие никакого будущего среди строителей коммунизма. Да и куда им было деваться за пределы рыночного прилавка? Паспортный контроль, прописка, обязательное трудоустройство, никаких сверхдоходов, а прояви коммерческую жилку, прописку обеспечат в резко континентальном климате исправительной колонии. И не рвались горцы в Москву, разве в качестве туристов. Купить барахлишка, осмотреть труп Ленина, звезды Кремля и – обратно к баранам и горным вершинам, подальше от неподкупной и суровой московской милиции. Но как только броня советской власти пала с тела государства, горные орлы слетелись на поклев беззащитного тела и принялись терзать его упоенно и ненасытно. Препятствий на своем пути они не терпели, и любое сопротивление жертв приводило их в ярость.
Однако сидя под нашей уютной «крышей», Дима мог чувствовать себя комфортно и весело. Мои опера знали все кавказское закулисье, его внутренние игрища и планы, и спустя три дня, через агентуру, горцы, заинтересованные в мести подлому «коммерсу», получили рекомендации не рыпаться, дабы не попасть под молох нашей конторы.
Свора, недовольно урча, отступила. В ее темных, но сметливых умах давно была уяснена истина, что противоборство с государством, которое мы полномочно и твердо представляли, приведет исключительно к плачевным результатам. Мы заявили о себе как о силе, неспособной прогибаться под самым наглым напором, и потерять в схватке с нами голову желающих не находилось. Наш грозный и безжалостный авторитет был незыблем. К тому же бандиты давно уяснили наше пренебрежение ко всякого рода юридическим проволочкам и формальностям. Да и как иначе уничтожить и рассеять народившуюся криминальную армию? Опираясь на кодексы, тягомотину следствия и всякого рода доказуху? Мол, закон превыше всего? Болтовня дилетантов! Ибо даже самый пламенный правозащитник, получи по голове в подворотне, сразу побежит в ненавидимую им милицию и потребует высшей меры социальной защиты для посягнувших на его жизнь и кошелек лихоимцев.
Так что нам поневоле пришлось обратиться к истории ВЧК. Мы числились сотрудниками милиции, но на деле были спецслужбой, а значит, пренебрегали кондовыми разрешениями тех или иных ситуаций. Главным же козырем в действии госбезопасности всегда была ликвидация. Принцип, далекий от христианской морали, но единственно эффективный в схватке с вражескими ордами. Так что нашей основной задачей была задача устранения активных преступных лидеров. Руководимые ими своры, потеряв вожаков, превращались в хаотичную массу, уничтожающую друг друга в конкуренции и дележах наследства лидеров. Будь политическая воля, за месяц бы не моргнув глазом мы поставили бы к стенке всю активную криминальную сволочь, но принципы якобы демократического государства такую роскошь исключали. К тому же всех бандитов не перестреляешь. На месте тщательно прополотых сорняков обязательно появится молодая поросль. Так что оптимальной представлялась иная концепция: столкнуть бандитов лбами, заставить их самих расправиться друг с другом, в итоге оставив на криминальном рынке контролируемых через агентуру вожаков, чутко реагирующих на появление новых конкурентов и безжалостно крошащих их. И закон соблюден, и лоск демократии сияет в торжестве своем, и нам труды облегчены, и безвинных жертв спасено без числа.
Избавление Димы от возможных претензий к нему со стороны чеченской братвы обеспечивал опер Вова Акимов – высоченный здоровяк с голубыми, вечно улыбающимися глазами, пройдоха и виртуозный комбинатор.
– Значит, так, – усаживаясь передо мной, доложил он. – Держу я на связи одного «чеха». Личность многогранная: хам, подонок, патологический ворюга, тормозов никаких, но стучит исправно. На взаимовыгодной основе: материалов на него у меня вагон. Организму этому всего двадцать годков, щенок. Но зубастый. Так вот: одного за другим грабанул он двух авторитетов. Представь, банальный разбой. И еще сказал им: если своим сявкам вякнете, себя же и обгадите. Я, пацан, на гоп-стоп вора поставил! В общем, один промолчал, а второй не стерпел. И вчера моего «чеха» прямо на стоянке у гостиницы из «Макарова» сделали. Три пули, одна прошла в сантиметре от сердца. Его как в больницу привезли, он на последнем дыхании попросил врача мне позвонить. Представляешь? – прихожу сегодня в реанимацию, а он глазами ворочает, очухался, сучонок. Мне-то чего звонил?– спрашиваю. А он: а больше и некому… Свои спросят: кто стрелял, почему? Что отвечать? Посоветуй.