Главное управление
Шрифт:
– Дайте смету, – попросил я главу рабочего люда.
– Смета – проблема начальства, – ответил глава.
– Это не твоя проблема, – сказало начальство, то есть вице-мэр. – Не отвлекайся от службы на пустяки.
Служба между тем катила по накатанным рельсам, и наш правоохранительный паровоз, ведомый бодрым машинистом Сливкиным, под матюги его командных выкриков летел в неизвестность, сметая на пути и разбрасывая по зонам злоумышленников, зазевавшихся мошенников, а также подставленных под движение броневого бампера фигурантов политического заказа.
Подрывник Владик действительно сдал нам банду, закупавшую у него тротил. На счету банды было полсотни трупов убиенных ими коммерсантов и конкурентов, и мои опера без устали рубили кровожадных братков, набивая ими тюремные камеры. Вадик также послушно подыграл нам в версии инсинуаций со стороны «Днепра» к «Капиталу», изложенной Сливкиным доверительным шепотом во внимательное ухо вице-мэра. Как и следовало ожидать, последствия навета проявились незамедлительно. «Днепру» перекрыли кислород в мэрии, а нашему экономическому департаменту предложили детально изучить хозяйственные основы строительной корпорации. И – напрасно!
Уже при поверхностном анализе основ потянулись нити, ведущие к взяточникам в ту же мэрию, к их темным лавочкам, обналичивающим деньги для отцов города, и скороспелую инициативу расследования Сливкин немедленно прихлопнул, поменяв приоритеты и цели мероприятий устрашения.
Финансовая база «Днепра» состояла из капитала таможенного руководства, отмываемого на строительных площадках, и наши орудия, следуя воле наводчика, повернулись в сторону персон, ведающих потоками глобального экспорта и импорта.
Прямые ущемления персон были чреваты недовольством их покровителей-небожителей, а потому попаданий наших снарядов в высшие сферы Сливкин не допускал, нанося кинжальные удары по периферийным артериям криминального беловоротничкового бизнеса. Отчего конечно же резко иссякал животворный приток незаконных доходов в сферы, но претензии к нашей сугубо государственной деятельности могли выразиться лишь в адвокатском лепете и в заказных статьях демократической прессы.
Дельцы от таможни несли урон самолетами, вагонами и фурами конфискованных товаров, напрасно пытаясь подкупить твердокаменных оперов, настропаленных на абсолютную несговорчивость.
Неподкупность Сливкина впечатляла слабые умы, консервативный силовой блок пребывал в уважительном недоумении занятием столь твердой позиции, а шеф нашего экономического департамента, унылый верзила Есин, также адепт «колбасного» клана, умело дифференцировал ситуацию. Торговал свои индульгенции случайно попавшимся под руку таможенным жуликам, крутившимся возле большой игры на вольных случайных ролях, а весомый груз безжалостно конфисковывал, реализуя его на продажах в своих специализированных лавочках, им учрежденных и ему подотчетных. Сливкин, понятное дело, политике Есина не противоречил, ибо отвечала она их нерушимому партнерству и взаимопониманию.
Однажды, сунувшись ненароком в кабинет шефа во время отлучки секретарши, застал я там сцену скандала, вызванного разделом доходов, когда в оправдывающегося Есина с выкриком «Крыса ты голохвостая! Триста тысяч зажал!» полетела со стола пепельница, а следом за пепельницей чернильный прибор, и я затворил дверь поспешно и сел на стульчик у дальней стены, дождавшись, когда кабинет, неспешно и с достоинством поправляя узел сбившегося галстука, покинет наш главный борец с расхитителями государственно-капиталистической собственности. Холодный хапуга с пастью белой акулы и с ее же повадками.
Есин и я занимали равные по номенклатурному значению должности, но верховодство экономическим блоком в отличие от криминального было куда весомее и общественно признаннее. Ибо количество тиховорующего населения на всех нивах нашего народного хозяйства значительно превышало численность вымогателей, грабителей и убийц. Но кодекс, увы, сулил и тем, и иным места общего тесного проживания.
К тому же, раскрывая хозяйственные мухлежи, опера, как правило, выходили на бандитские группировки и сообщества, а мое ведомство, разоблачая группировки и сообщества, непременно натыкались на их экономические рычаги. Так что бандитизм и экономика, как я безрадостно уяснил, существовали в нашей стране как категории взаимно связанные и поглощающие друг друга.
В очередной раз из Америки приехала Лена. Новость об изменении моего семейного статуса ее не обескуражила, а напротив, обрадовала, ибо привезла она новость ответную, опасаясь моей ревнивой реакции на нее: Лена вышла замуж. И за кого! За сукиного сына Юрку, с кем благодаря моему невольному сводничеству установились у них отношения поначалу деловые и доверительные, а после – искренне-любовные. Нашли в этом мире друг друга две авантюрные натуры, соединившись в семейном союзе. Некоторая досада от такого известия меня, конечно, кольнула, но так, отстраненно. Жизнь, как ни крути, все расставила на свои места логично и справедливо.
– Выручай! – сказала Лена. – Меня дико подставил один ваш таможенный черт. Взял деньги, а товар переправил с задержкой, перепутав рейсы и указав мой адрес как адрес получателя. А я же в базе данных! Еле успела вывернуться. Едва груз забрала, все компьютеры замигали: контрабанда! Как ноги унесла – не помню. Скинула карго на склад, приезжаю домой, а там уже ФБР! Отовралась – чудом! Причем треть товара куда-то исчезла. Еще в Москве. Ну, звоню этому хмырю, а он меня посылает… Зажравшаяся морда! Ничего не знаю, вообще – больше никаких дел…
– И чем я могу помочь? Рассмотреть твою официальную жалобу?
– Зачем? Я тебе кое-что выставлю… Моя подруга бывшая, Верка, кокаин в Москву возит. Тоже, профурсетка, меня кинула… Познакомила ее с этим таможенным козлиной, они и спелись. Доли мне никакой, одна морока. Судьба, видать, такая. Я бы стерпела, если б не последний кидок… В общем, знаю, когда Верунчик прилетает с кокосом, кто ее в аэропорту принимает, кто до дома везет… А дом – квартира этого деятеля. Как тебе?
– Так он в аэропорту работает?