Главное управление
Шрифт:
Меня могли спасти либо погубить любое слово и жест, но где обрести верные из них в калейдоскопе обрывочных мыслей и в параличе всяческих идей?
Она смотрела вскользь, куда-то мимо меня, и урезонивала терпеливо и мягко буйствующего режиссера, на что-то пенявшего терпеливо воздыхающему турку-официанту, явно уставшему от чужеродности беспечного загула причудливых иностранцев в строгости его мраморной столовки с ее казарменно-великосветскими устоями.
А я в очарованном ступоре глазел, застыв, на золотистый рассыпчатый шелк ее челки, изящную гордую головку, нежные маленькие уши и светящиеся юной чистотой глаза.
– Очень тебя прошу… Доведи до сортира, – прошептал мне на ухо один из актеров, друг режиссера и актера, сына актера и режиссера. – Неважно чувствую, спасай, дружище. Ты единственный, кто на ногах. Вспомни Сочи, выручи снова, теперь – меня…
Ах, да. Я же был в Сочи, о котором лишь слышал.
По пути в туалет я спросил провожаемое мною лицо, обмякло висевшее у меня на локте:
– А эта девочка… Ну, что рядом со мной… Кто такая?
– Как это кто?.. Актриса! – последовал вдумчивый ответ. – Ты не знаешь? Оля Чернова. Ха-ха… Чернова, а блондинка! Хотя – так, русая. Красавица, да? Но типаж рядовой, из череды породистого расплодившегося новодела. В семидесятых ей бы не было равных, сейчас… конкуренция. Во девки у нас пошли, на витаминах взращенные, а? Голова кругом! Но в искусстве нужен типаж с изюминкой. Мы – не племенной завод. Стандарт по штангенциркулю не есть продукт творения. Нос бы ей раскурносить или разрез глаз растянуть… Симметрия, брат, враг художественности. Так ты о чем? Об Ольге? Конечно, актриса, кто ж еще… О, ты запал, точно! М-да. Многие западают, но все напрасно. – Раскрыв дверь кабинки, он, покачиваясь и вращая головой задумчиво, уставился на унитаз, как бы примеряя себя к его назначению. – Все напрасно, – повторил горестно. – Девица строгих правил, а кому эти правила для чего необходимы – загадка, брат! За-гад-ка! – И с этим невразумительным комментарием скрылся за дверцей, а последующие за тем звуки, им изданные, заставили меня из подсобного ресторанного помещения не мешкая переместиться в основной зал.
И тамошнее зрелище, представшее мне, весьма меня позабавило.
Считаные минуты прошли, как я покинул гостеприимный стол своих новых знакомых, и вот лежал стол, перевернуто упершись к вышине потолка ногами, как околевшая лошадь, и объедки трапезы в черепках тарелок обезображивали каменный лоск половых узорчатых плит, а под колонной в углу, хрипя и мутузя друг друга, катались так и не пришедшие к согласию в кутеже и его обеспечении официант и строптивый режиссер, недовольный не то предъявленным счетом, не то удовлетворением своих капризов. Должных теперь, как мелькнуло у меня, бесповоротно истаять в полицейском застенке.
Беспомощно и наивно конфликт сторон пыталась утихомирить моя возлюбленная, о том еще не ведающая, тонкими пальчиками утягивая за брючину лягающегося режиссера, утратившего в пылу схватки башмак. Носок у знаменитости, как я заметил, был дырявый, а нога мужественно волосата. Иная артистическая пара присутствовала неподалеку, но в конфликт не встревала: дама, накрепко охватив своего кавалера, рвущегося на подмогу к товарищу, обвисла на нем, благоразумно препятствуя усложнению поединка. Тот брызгал слюной и словами, но удерживать себя, чувствовалось, позволял.
Публика взирала на конфликт с интересом, обмениваясь корректными репликами. Вероятно, относительно ужина с бесплатным шоу. А я любовался гибким станом Ольги, ее тонкими стройными ногами и милой потерянностью разочарованных жестов над сопящим и потным борцовским сообществом.
Словно из ниоткуда возникли полицейские, решившие, что покуда у слившейся в поединке парочки не появился младенец, ее необходимо разнять. Дерущихся растащили по углам зала, затем упирающегося режиссера повели искупать карму пьяницы и дебошира в служебное помещение, куда в качестве заступников последовала актерская парочка, а я остался наедине с совершенно потерянной Ольгой.
– Вы – друг Миши? – спросила она.
– С чего вы взяли?
– Ну… Сочи…
– Он меня с кем-то спутал, а я не противился.
– Вот как… А… что теперь будет?
– Я постараюсь вытащить вашего коллегу…
– Ой! Я вас умоляю!
Я позвонил Фридриху, кратко обрисовал ситуацию, приврав, что хулиган, к сожалению, мой давешний товарищ и руководит мной в просьбе о его вызволении принцип нерушимой мужской дружбы.
Пока Фридрих добирался до гостиницы, режиссера отвезли в кутузку, и нам с Ольгой пришлось ехать за ним туда, препоручив заботы о двух иных деятелях культуры оставшейся с ними подруге.
Разбирательство длилось долго, мы ожидали его финала на деревянной лавке в предбаннике полицейского участка, где мне было поведано, что творческая компания только что завершила съемки в Берлине, решив напоследок отметить их сегодняшним памятным вечером. Завтра – день отдыха, а потом предстоит возвращение в Москву – к новым художественным зачинаниям и к рутине театральных ролей.
Ольга, оказывается, трудилась в известном театре, без продыха снималась в сериалах и была несколько обескуражена моим неведением ее личности. Однако я подправил дело, сказав:
– Я не знаю вас как актрису, но надеюсь получить приглашение на спектакль. Уверен, на сцене вы будете столь же неотразимы, как в жизни. Приглашение состоится?
– Считайте, состоялось. И давай на «ты». Сидим, можно сказать, на нарах и в реверансах совершенствуемся… Так вот: а ты каким ветром в Берлине?
Я честно – а что, собственно, скрывать? – поведал о своей командировке, о вьетнамском душегубе, и о героической стезе борца с тяжелым бандитизмом.
– Так вы работаете в милиции? – вопросила она уважительно.
– Я в милиции не работаю, – сказал я. – Я в ней служу.
– Это как? – удивилась она.
– Это так, что милиция у нас не работает, – ответил я.
– Да ладно вам шутить! – отмахнулась она. – Вот это жизнь! – продолжила вдохновенно. – Полная огня и аромата. Как здорово! Хотя, наверное, с одного холма другой всегда завлекательней…
– Да, взберешься на вершину, преисполненный высокими чувствами, а там кто-то нагадил, – ляпнул я. И поправился торопливо: – А ведь по сути… Что у нас производство, что у вас… План и бухгалтерия. Нет?
Ответить она не успела: в дверях появился Фридрих, сообщив, что инцидент улажен, но в целях общегородской ночной гармонии режиссера оставят на ночлег в участке, а утром отвезут в отель на опохмелку и оплату ресторанного счета, включающего расходы по битью посуды и мировые чаевые за расквашенный нос турецко-германского подданного, выразившего готовность к примирению.
– В отель? – устало вопросил он, крутя на пальце брелок с ключом от машины.
– А мы погуляем, – внезапно сказала Ольга. – Кавалер не против? – И взглянула на меня насмешливо, конечно же, все мои мысли в отношении своей особы уяснив и замешательством моим потешаясь.