Главный бой
Шрифт:
Среди печенегов поднялся крик. Табитс неуловимо быстро подхватывал Всадников, расплющивал, а которые пытались увернуться, просто давил огромными ступнями. Когда убирал ногу, на земле дымилась горящая лужа расплавленного металла.
Последний Булатный Всадник отважно ринулся на бога. Его удар пришелся чуть выше щиколотки Табитса, там вспыхнули искры. Бог гулко захохотал, огненная голова наклонилась, оранжевые глаза уставились на беснующуюся козявку. Всадник отчаянно рубил саблей, Табитс гулко и торжествующе ревел, и
Владимиру почудился отчаянный крик, но со всех сторон теперь ревели и кричали воины. На печенегов нажали, Автанбор с новыми богатырями ринулся как лев прямо в середину вражеского войска. Печенеги кричали в страхе. Автанбор и богатыри пошли широкой цепью, медленно, но перемалывали всю громадную спрессованную массу печенегов.
Огненный бог мгновение стоял в неподвижности, только огромная голова медленно поворачивалась по сторонам. Вокруг кипел бой, с той стороны реки переправлялись все новые войска, с ходу бросались в сечу. Над их головами послышался мощный вздох, грудь огненного бога раздулась вдвое. Послышался жуткий рев, задрожала земля. Вместо него из земли и до самых облаков вытянулся слепящий огненный столб. Только мгновение он блистал, страшный и ровный, как лезвие меча, затем втянулся под землю.
Владимир ошалело, не веря счастью, оглядывался. Огонь на крышах исчез, втянутый в безобразную пасть Табитса. Ободренные дружинники с победными криками бросились на печенегов. Степняки, похоже, пали духом. Только что победа казалась полной и абсолютной, а теперь пали Каменные Всадники, уничтожены Булатные, появился огненный бог, но и то почему-то принял сторону этих земляных червей.
…Их рубили, топтали, кололи, а они как стадо овец сгрудились у проломов, уже не отважные герои, а мечтающие спасти жизни перепуганные грабители…
Владимир — снова полководец — вложил оба меча в ножны, бегом взбежал на башню. На этой стороне реки печенегов было море, но отдельной группой держались отборные воины, их Владимир вычленил по росту и настоящим доспехам.
Они держались вне досягаемости стрел, в самой середине на перевернутой повозке тот самый колдун, который из преисподней, торопливо разбрасывал из мешочка травы. Ему бегом принесли связанную девушку, еще подростка, сорвали одежду, колдун быстро перерезал ей горло.
На башню торопливо поднялся Белоян. Увидел, вскричал в бессильном гневе:
— Это же опять… опять какую-то гадость сотворит!
— Убей, — сказал Владимир сквозь стиснутые зубы.
— Как?
— Ты колдун.
— Я волхв, а не колдун. Может, как-нибудь к нему прорваться богатырям? Там такие от Добрыни прибыли…
Владимир прорычал в гневе:
— Они все бьются у пролома. Иначе бы печенеги весь город… Эх!
Заскрипели ступеньки, поднялся запыхавшийся Претич. За руку тащил бледного худого парня. В руках у парня длинный
Претич, бесцеремонно отпихнув князя, втащил парня на самый угол стены:
— Ну?
Глаза парня стали задумчивыми, лохматые брови подвигались. Сказал нерешительно:
— Ветра почти нет… Попробую.
В словах звучал шелест пальм и звон крупного раскаленного песка, каких на Востоке ветер наметает целые горы. Владимир узнал по голосу парня, которого приводил Фарлаф. Теперь, одетый по-киевски, он ничем не отличался от прочих молодых киян.
— Тарильд, — вспомнил он странное имя, — ты что… ты же не из племени хейсанидов?
— Нет, — ответил он чистым нежным голосом.
— Так какого беса… Только они…
— Я не хейсанид, — повторил он еще более чистым звонким голосом. — Но отец взял себе жену из хейсанидов. А мама меня кое-чему научила…
Претич слушал в нетерпении, для него за лесом мир вообще кончался, дальше либо ударишься лбом в хрустальный свод, которым накрыта земля, либо свалишься за Край Земли, где в безмерном окиян-море плавает та самая черепаха Рода.
— Давай, — потребовал он нетерпеливо. — А то эта сволочь уже опять колдует!
Тарильд быстро вытащил из сумочки на поясе шелковый шнурок, набросил на конец лука, согнул, дотянулся до другого конца, зацепил за выступ. Лук выглядел обманчиво простым, даже тетива какая-то несерьезная, а когда Тарильд вытащил стрелы, даже Претич крякнул и поморщился.
Тарильд улыбнулся одним краешком губ. Накладывая стрелу на тетиву, другую нечаянно обронил воеводе на ногу. Претич взвыл, наклонился и ухватился за стрелу. Владимир видел, как побагровело его лицо, а стрелу поднял двумя руками. На мясистом лице наконец-то проступило великое удивление, а следом — уважительность.
Теперь и Владимир видел, что под смуглой кожей юноши проступают толстые сухие жилы, плохо пригодные для кулачных боев или махания мечом — там нужны мышцы, — зато так нужные для точной стрельбы из лука.
Тарильд долго метился, наконец задержал дыхание, пальцы с зажатым оперением стрелы коснулись мочки уха. Владимир и Претич тоже задержали дыхание. Раздался легкий хлопок, тут же на том же месте возникло другое белое перо, снова щелчок тетивы по кожаной рукавичке, и Тарильд ухватил третью стрелу.
После шестой, последней, он опустил лук. В воздухе нарастал визг, рев, в небе возникла тучка. Видно было, как колдун дернулся, из его рук посыпались амулеты. Стрела торчала из середины лба. Острый конец проломил затылочную кость, высунулся с той стороны.
Пять богатырей вскрикнули страшными, отчаянными голосами. Неведомые стрелы, что вызвали гром, поразили их сквозь доспехи. Остальные, на которых стрел не хватило, приседали и закрывались щитами, зло и растерянно оглядывались по стенам. Один подхватил убитого колдуна, бегом понес его к воде, где ждали лодки.