Главный бой
Шрифт:
Базилевс слегка опустил веки. Ободренный гонец приблизился мелкими шажками, рухнул на колени, уже так суетливо приблизился, стараясь каждым движением показать, насколько он мал, ничтожен и ослеплен величием и мощью божественного правителя самой огромной и могучей империи на белом свете.
— Ну-ну, — обронил он небрежно. — Это ты, Пертоний? Да ты осмелился…
— Я, Ваша Божественность!
Базилевс медленно изволил повернуть голову. Спархий стоял на коленях, стукался лбом о мраморный пол. Сердце базилевса тревожно и радостно стукнуло. Когда спархий на мгновение вскидывал
— Есть новость! — почти выкрикнул он. — Им удалось!
Базилевс едва удержался, чтобы не заулыбаться, выказывая тем самым непристойную радость от такого пустяка для могучей империи. По телу прошла дрожь, он сразу ощутил себя молодым и сильным. Едва удерживаясь, чтобы не засиять, подобно этому простолюдину, он кивнул:
— Встань.
Сияющий спархий встал, но старался держаться так, что и стоя выглядел ниже сидящего властителя империи. Его тщедушные лапки отряхивали одежду.
Базилевс отстегнул с пояса кошель с золотыми монетами:
— Прими за доставленную весть.
Пертоний поймал на лету, спрятал в складках одежды.
— Ну?
Спархий сиял, как намазанный жиром каравай сдобного хлеба. Глазки стали щелочками.
— Свершилось! Они сумели его уговорить!
Базилевс выдохнул пораженно:
— Как?
— Ваша Божественность, вы не поверите…
Пока он рассказывал, базилевс, хоть и не упускал ни слова из этой удивительной истории, уже запустил, анализировал новые сведения, искал слабые места, точки приложения силы. Когда спархий закончил, кивнул со спокойствием, хотя внутри все еще бушевала буря:
— Наш бог нам помогает. Этот дикарь, этот… я не подберу слов!.. он не смог устоять… вовсе не перед клочком жалкой полыни! Кто в это поверит? Он не устоял перед властной волей нашего бога. Этим лишь можно объяснить столь странное чудо, столь явное преображение язычника!
Спархий сказал осторожно:
— Но не лучше ли было бы обратить его в нашу веру?
— Нет, — ответил базилевс резко. — Пусть эти дикари режут друг друга. Степняки славян, славяне — степняков. Теперь хан Отрок вернется и возглавит коалицию ханов. С его опытом и умением, воинским талантом, его популярностью в войсках… их объединенное войско станет непобедимым! После разгрома Русского царства оно может угрожать и нам, но мы прямо сегодня начнем продумывать, как направить их энергию… ну, скажем, все дальше и дальше на запад.
Пертоний воскликнул:
— Но за землями дикой Руси земли наших единоверцев!
Брови базилевса чуть приподнялись, а глаза оглядели спархия с непередаваемым презрением.
— Единоверцы? У империи есть только одна вера! И один народ. Это мы. Других единоверцев у нас нет. За землями дикой Руси возникли еще какие-то варварские королевства. Хотя не так могучи, как эта загадочная Русь, но тоже… тоже представляют опасность.
— Я вас понял, Ваша Божественность.
— А когда сомнем Русь, — закончил базилевс победно, — мы сомнем и прочие карликовые королевства Европы!
Летние ночи коротки, вечерний закат плавно переходит в утреннюю зарю, в народе
Сам Снежок готов был нестись сутками, не зная усталости, но из-за Леси приходилось придерживать, идти шагом, а то и вовсе останавливаться. Сейчас он несся, чувствуя сперва обжигающие лучи на крупе, потом жар ушел, а день постепенно перешел в вечер. От далекого леса потянулись резкие заостренные тени, двигались с равнодушной неторопливостью огромных турьих стад. Первыми затопили, подобно половодью, все низины, байраки, овраги и ярки, а от каждого камешка отбрасывали длинные, все время растущие тени.
На виднокрае что-то чернело. Леся не сразу поняла, что это столб дыма, начала поглядывать тревожно то на далекий пожар, то на Добрыню. Витязь слегка покачивался к такт конскому скоку, весь погруженный в свои думы. Тоже заметил, как поняла Леся, но отнесся с полнейшим равнодушием. В тревожном мире все время где-то что-то горит, кого-то режут, лишают жизни. На помощь не успеть, пока доскачешь — трижды выгорит дотла…
Солнце, яркое и слепящее, ударило в глаза. Добрыня невольно прикрылся ладонью. Стена вековых дубов осталась позади, дальше снова степь, а дорожка, не желая расставаться с рощей, угодливо изогнулась и побежала по самой опушке, стремясь держаться в тени.
Снежок пошел по тропке, Добрыня не повел и глазом. Леся с холодком поняла, что герою все равно, куда ведет дорога. Ему лишь бы уехать подальше. У нее самой возникала страсть унестись с гнилого болота куда глаза глядят, хоть в преисподнюю, но то она… а это — Добрыня!
Тропка разрослась до ширины дороги, теперь черный столб дыма вздымался впереди. Лесе казалось, что не уменьшается, хотя любой пожар за это время уже загасили бы. Добрыня тоже очнулся от дум, посматривал удивленно, наконец тронул поводья. Снежок перешел в грохочущий галоп, ветер засвистел в ушах, а земля замелькала, как будто под копытами неслась лавина.
Еще одна малая роща, пригорок, вдали мелькнули белые под ярким солнцем хатки, соломенные крыши, кони вынесли на простор… Леся невольно вскрикнула.
Дорога исчезала в воротах небольшого городка… там пролом на месте врат, сорванные створки вброшены вовнутрь, а выскакивала дорога уже из врат на той стороне города. А в самом огороженном стеной месте, среди домов, с этого холмика хорошо видно, идет бой. Странный бой, когда кучка дерущихся медленно перемещается от центра города в сторону дальних врат…
— Это по мне! — услышала она радостный клич.
Добрыня обеими руками снял с седельного крюка шлем, Леся видела сияющие счастьем глаза. Тут же сияние померкло, шлем и кольчужная сетка закрыли золотые волосы героя. Рука метнулась к мечу.
— Не смей! — закричала Леся отчаянно.
— Почему?
— Откуда ты знаешь, кто там прав?
Добрыня ответил мощным грохочущим голосом, в котором уже звенел булат:
— Зато знаю, кто не прав!
— Кто?
Снежок сорвался вихрем, понесся к сорванным вратам. Леся услышала удаляющийся крик: