Главный соперник Наполеона. Великий генерал Моро

Зотов Алексей Владимирович

* * *

Вот что говорил сам Наполеон в беседе с доктором О' Мира на острове Св. Елены по поводу событий 18 фрюктидора и связи с ними генерала Моро (цитируется по: О 'Мира Б. Голос с о. Св. Елены. М., 2004): «После Леобена сенат Венеции поступил достаточно глупо, подняв мятеж против французских армий, так как для этого у него не было достаточных сил, и он не мог надеяться на соответствующую помощь со стороны других держав, обещавшую малейшую надежду на успех. В результате всего этого я приказал французским войскам оккупировать Венецию. Там в это время находился агент Бурбонов, граф д'Антрег, о котором, я полагаю, вы слышали в Англии. Опасаясь последствий, он бежал из Венеции, но на пути в Вену у реки Брента (я думаю, что об этом он сказал сам) был арестован со всеми бумагами Бернадотом. Как только было установлена его личность, так сразу же его направили

ко мне, поскольку его посчитали важной персоной. Среди его бумаг мы обнаружили документы с его планами и переписку Пишегрю с Бурбонами. Я немедленно приказал Бертье и двум другим офицерам заверить все эти бумаги, опечатать их и направить в Париж, в Директорию, так как они имели важнейшее значение. Затем я лично допросил д'Антрега, который, поняв, что содержание его бумаг стало известно, решил, что нет никакой пользы в том, чтобы далее пытаться что-либо утаивать, и, соответственно, во всем признался. Он даже рассказал мне больше того, чего я мог ожидать. Он посвятил меня в секретные планы Бурбонов, не опустив и имен их английских приверженцев. В действительности информация, которую я получил от него, была столь полной и столь важной, что она помогла мне решить, как мне действовать в данный момент. Она стала главной причиной мер, которые я затем предпринял, и написания воззвания, с которым я обратился к армии. В нем я предупредил солдат армии, что, если это будет необходимо, им придется совершить переход через горы и вновь вступить на землю своей родной страны, чтобы разгромить предателей, которые замышляют заговор против существования республики. В то время Пишегрю был главой законодательной власти. Граф д'Антрег оказался столь общительным собеседником, что я самым искренним образом чувствовал себя обязанным ему, и даже могу сказать, что он почти покорил мое сердце. Он был человеком, обладавшим способностями и острым умом. С ним было приятно вести беседу, хотя впоследствии он оказался негодяем. Вместо того чтобы содержать его в заключении, я разрешил ему свободно гулять в Милане повсюду, где ему вздумается, всячески потворствовал ему и даже не выставил за ним слежку. По прошествии нескольких дней я получил указания от Директории добиться того, чтобы его расстреляли или, что было в те времена одним и тем же, отдали под суд военного трибунала, приговор которого подлежал немедленному исполнению. Я написал Директории, что он представил весьма полезную информацию и не заслужил столь неожиданного поворота в судьбе. И, наконец, что я не могу выполнить указания Директории, если же Директория настаивает на его расстреле, то она должна сделать это сама.

Вскоре после этого д'Антрег сбежал в Швейцарию, где этот мерзавец имел наглость написать клеветническое заявление, в котором обвинил меня в том, что я обращался с ним самым жестоким образом и даже заковывал его в цепи. На самом же деле я предоставил ему столь большую свободу пребывания в Милане, что его побег был обнаружен лишь по прошествии нескольких дней после того, как он оттуда исчез. И только потом, благодаря сообщениям швейцарских газет о прибытии в эту страну графа д'Антрега, что поначалу считалось невозможным, это сообщение подтвердилось в результате того, что в Швейцарию были направлены люди для проверки его квартиры. Подобное поведение д'Антрега вызвало большое возмущение всех тех, кто были свидетелями того снисходительного отношения, которое я проявлял к нему. В их числе было несколько послов и дипломатов, которые настолько почувствовали себя оскорбленными, что собрались вместе и подписали заявление, отвергавшее эти обвинения д'Антрега.

Сразу же после захвата д'Антрега ко мне явился Дезе. Обсуждая с ним события, связанные с Пишегрю, я высказал замечание о том, что нас очень сильно обманули, а затем выразил свое удивление по поводу того, что его измена не была обнаружена ранее. “Но почему же, — возразил Дезе, — мы знали об этом еще три месяца тому назад”. “Как это могло быть возможным?” — спросил я. Тогда Дезе рассказал мне о том, как повел себя Моро, вместе с которым в то время находился Дезе, когда в багаже австрийского генерала Клинглина была обнаружена деловая переписка Пишегрю. В ней сообщались детальные планы мероприятий в пользу Бурбонов, а также приводились данные о ложных маневрах, которые Пишегрю собирался осуществить на практике. Я спросил Дезе, сообщалось ли обо всем этом Директории. Дезе ответил, что нет, не сообщалось, так как Моро не хотел погубить Пишегрю. Моро попросил Дезе, чтобы тот ничего по этому поводу не говорил. Я заявил Дезе, что он действовал совершенно неправильно; что ему следовало немедленно отправить все бумаги Пишегрю Директории, подобно тому, как поступил я; что в действительности это было молчаливым согласием с планом уничтожения его родной страны.

Как только Моро стало известно, что Пишегрю разоблачен, он объявил в армии, что Пишегрю — предатель. Одновременно он отправил Директории документы, содержавшие доказательства предательства Пишегрю. Эти документы Моро прятал у себя в течение нескольких месяцев и позволил Пишегрю быть избранным в качестве главы законодательной власти; хотя знал, что Пишегрю замышляет уничтожение республики. На это раз Моро был обвинен, и справедливо, в двойном предательстве. “Ты сначала, — говорилось в обвинительном документе, — предал свою страну, сокрыв измену Пишегрю, и впоследствии ты бесполезно предал своего друга, раскрыв ему то, что ты обязан был сделать известным раньше”. Моро никогда вновь не вернул к себе уважения со стороны общественности».

* * *

Находясь в Париже, Моро видел, как все больше увеличивался контраст между богатыми и бедными. Из-за воровства директоров Франция находилась в сложном финансовом положении. Бедность царила на улицах столицы. Луи Мадлен в своей работе «Франция времен Директории» (1922 г.) описывает случай, когда полиция арестовала молодую женщину за то, что та украла хлеб. Она сказала комиссару: «Вы бы не арестовали меня, если бы увидели, где сейчас находятся мои дети». Полицейский согласился пойти посмотреть и, войдя в убогое жилище, увидел на полу двух малышей. «Где ваш отец?» — спросил он. «За дверью, в чулане», — сказали малыши. Открыв ее, комиссар увидел тело повесившегося отца. Случаев смерти от голода в Париже в то время было очень много. Моро, происходивший из христианской семьи, в которой было принято помогать бедным, с трудом верил своим глазам, видя масштабы нищеты.

С другой стороны, часть общества купалась в роскоши, давая званые обеды, устраивая балы, красочные карнавалы и фейерверки. Их столы ломились от обильных яств и экзотических угощений. В садах, летом, давались спектакли. Женщины из высшего общества прогуливались почти обнаженными. Армия и флот терпели унижения от постоянных поражений (Бонапарт при Абукире, 1 августа 1798 года; Журдан при Штокахе 21— 24 марта 1799 года, Шерер при Кассано 28 апреля 1799 года и т.д.). Франция накануне 18 брюмера была настоящей колыбелью прогнившей диктатуры порока.

И все же в Париже Моро нашел теплый прием у своего друга — генерала Клебера, также находящегося в вынужденном отпуске. Быть геркулесом, как Клебер, молодым, как Моро, и оставаться не у дел — тяжело переносилось обоими генералами. Сердца их наполнились особенной горечью, когда до их ушей дошло известие о заключении Кампо-Формийского мирного договора, подписанного 27-летним французским генералом по имени Бонапарт.

* * *

Тем не менее Моро не получает никакого командования. Батавская армия отдана под начало Брюна, Германская — под командование Журдана, Швейцарская (Гельветическая) — Массе-не, Итальянская — Шереру, а Неаполитанская — Макдональду.

Терпению двух молодых генералов пришел конец. Клебер вскоре принял на себя командование дивизией в Восточной армии, направлявшейся в Египет во главе с Бонапартом, к которому он, впрочем, хорошо относился за «поддержку Барраса», а Моро, умерив гордость, добился от директоров возвращения на действительную военную службу. И хотя он получил всего лишь должность главного инспектора сухопутных войск в Итальянской армии (15 сентября 1798 г., по другим сведениям, только в начале 1799 г.), фортуна не заставила себя долго ждать. Вскоре мы находим его в штабе Шерера, в Мантуе, откуда он пишет своей сестре Маргарите, вышедшей замуж за некоего гражданина Бершу:

«Из генерального штаба в Мантуе, 3 жерминаля VII года (23 марта 1799 г.)… До свидания, моя дорогая сестра. Верь, что я никогда не забуду тебя и что я желаю тебе настоящего счастья. Твой преданный брат, Виктор Моро».

Не успел генерал-инспектор обосноваться в Милане, как 21 апреля 1799 г. пришел приказ о его назначении командующим армиями, действующими в районе Неаполя и р. Адидже в связи с невозможностью выполнять свои обязанности по состоянию здоровья генералом Шерером. Моро сохранил пост командующего лишь до 4 августа 1799 г. в связи с назначением Жубера, который вскоре погиб в сражении при Нови (15 августа 1799 г.). Вновь приняв командование Итальянской армией, Моро находился в этой должности чуть больше месяца — до 21 сентября, когда пришел приказ о его назначении главнокомандующим Рейнской армии.

Именно в этот период Моро суждено было противостоять русскому военному гению — непобедимому Суворову.

Глава II.

МОРО И СУВОРОВ

В марте 1799 года вторая коалиция выставила против Франции 320 000 человек, 80 000 из которых составляли войска А.В. Суворова и A.M. Римского-Корсакова. Директория могла противопоставить этим силам примерно половину, а именно 170 000 солдат, плотность фронта существенно уменьшилась, и французы постепенно начали сдавать свои позиции.