Главред: назад в СССР 2
Шрифт:
— А приходить туда кому можно? — Иван вырвал меня из непростых мыслей. — Ну, я к тому, что только спортсменам? Или, к примеру, пенсионерам и мамам с детьми? Владельцам собак?
— Всем можно, — ответил я, внимательно глядя, как художник принялся что-то набрасывать на листе. Сначала медленно, словно нехотя, потом все более ускоряясь. — Пешком, на велосипеде, на роликах… На электросамокате.
— Точно, это же будущее, — усмехнулся Ваня, не отрываясь от своего эскиза.
Линии на бумаге принялись складываться во что-то смутно знакомое. Сам того не планируя, художник творил на листе настоящий парк будущего. Не футуристичную фантазию, а нечто приближенное к тому времени, откуда я перенесся сюда. Извилистые
— Как-то так, — Иван протянул мне готовый рисунок, а в его глазах уже разгорелся азарт.
Он выпрямился, губы сложились в гордую улыбку создателя, довольного своим детищем. И я понял, что он действительно увидел будущий парк, а вовсе не отработал для галочки мое задание.
— Споемся, — кивнул я, процитировав один старый известный фильм. — Говорите, можете приступить хоть сейчас?
[1] ТЗ — техническое задание.
Глава 33
Передача власти в газете прошла безболезненно, мы с Хватовым даже довольно тепло попрощались. Следующий номер получилось собрать быстро, потому что большой запас материалов остался из-за спецвыпуска. Даже опять кое-что пришлось отложить. Но статью нашего юнкора Юльки Бессоновой я все же туда поставил, как и обещал.
Ваня, бывший муж Аглаи, оказался своенравным работником, однако рисунки делал отличные, и это было для меня намного важнее. С самого начала я ему объяснил, что в творчестве даю зеленый свет, однако в исключительных случаях имею право безоговорочного вето. К примеру, если рисунки получаются слишком жестокими, излишне абстрактными или чересчур оппозиционными. Объяснил ему, чего точно следует избегать, и предупредил, что в таких случаях «резать» буду жестко. И еще мы с художником сразу оговорили два основных типа иллюстраций: вольный, когда он сам творит, а я не ограничиваю никак, и прикладной, когда я даю четкое задание. Ваня, конечно, побурчал, что хотел больше свободы, но по большому счету моим подходом остался доволен.
Можно было бы, конечно, полностью отпустить вожжи, я сам никогда не любил ограничения. Но даже у свободы должны быть рамки. Помню, я где-то читал, что это сродни акробатическим трюкам в смирительной рубашке — если ты профессионал, то сумеешь это доказать при любых вводных. А еще у меня в университете был такой опыт: как многие на филфаке, я писал лирику, причем старательно в силу возраста ломая шаблоны. Чувствовал себя эдаким революционером пера и бумаги. И как-то раз показал свои опусы преподавателю с кафедры теории литературы. Тот почитал мои ломаные строфы и, как человек тактичный, указал мне, что я смешиваю в одном стихотворении винегрет ямба с хореем, залезая в амфибрахий, и с этим надо бы поработать. Я гордо ответил, что у меня экспериментальная поэзия, в каждой строфе свой размер. И тогда профессор произнес фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Вы должны четко решить, экспериментируете вы или сочиняете стихи». В итоге сочинять и писать я начал статьи.
В целом «Андроповские известия» работали как отлаженный механизм, их с интересом читали, и мне даже прислали из Калининского обкома почетную грамоту. Вручал ее Анатолий Петрович в торжественной обстановке, и теперь мой редакторский кабинет украшала первая профессиональная награда этого времени. Надеюсь, что не последняя. Нет, не так — я уверен, что будут еще, и много.
Соню
Успехи, которые оценили в обкоме, дали мне формальный повод попросить у Краюхина расширение — я твердо намеревался превратить нашу маленькую газету в будущий холдинг. И первым большим шагом я видел создание «Вечернего Андроповска», дочерней структуры внутри редакции. Я знал, что в конце года никто этим заниматься не будет, бюджет уже сверстан, да и на начало восемьдесят седьмого, откровенно говоря, рассчитывать не приходилось. Но чем чаще я буду капать на мозги первому секретарю, тем скорее дело сдвинется с мертвой точки. Этим я и занимался время от времени, не забывая, впрочем, соблюдать рамки приличия. Краюхин вновь пригласил меня на рыбалку в Каликинское охотхозяйство, там мы в очередной раз обсудили «вечерку», и Анатолий Петрович пообещал проработать вопрос в обкоме.
Я вновь переехал на старую служебную квартиру, пообещав Ахметычу и Ираиде Кирилловне забегать к ним время от времени — проведать. А Аглаю теперь не стыдно было приглашать в мое холостяцкое жилище, которое, судя по нашим крепнущим отношениям, скоро грозится превратиться в семейное. Хотя с этим делом спешить тоже не стоит. Но и затягивать тоже нельзя, так что передо мной стояла задача сделать все максимально плавно. Уж в чем-чем, а здесь опыта у меня с гулькин клюв. Но на то нам и жизнь, чтобы действовать!
Наступила зима.
— Кашеваров, — после утренней понедельничной планерки мне позвонил Краюхин. — Давно в Калинине был?
Вопрос был настолько неожиданным, что я даже не сразу нашелся, задержавшись с ответом.
— Уже и не помню, — наконец, отозвался я. — А что?
Остатки памяти реципиента тут же вытолкнули на поверхность обрывки одной из моих поездок в областную столицу. Что-то связанное с партийной работой и подведением каких-то промежуточных итогов, кажется.
— Радуйся, — Анатолий Петрович добродушно рассмеялся. — Ждет тебя поездка на берега Волги за счет государства.
Похоже, намечается моя первая служебная командировка в СССР, подумал я. Вот только радоваться, как предлагал Краюхин, я пока не спешил. Рабочие поездки — дело неоднозначное. Особенно если они внезапно всплывают на горизонте.
— О чем писать нужно будет? — спокойно уточнил я, никак не показывая ни заинтересованности, ни унылой грусти обреченного.
— Пока ни о чем, — первый секретарь оценил мое хладнокровие и готовность к любым неожиданностям, в том числе к написанию статьи параллельно руководству газетой. — С тобой пообщаться хотят на Вагжанова семь. Ты же не передумал дальше вечерку свою открывать?
— Не передумал, — нарочито спокойно ответил я, но внутри обрадованно екнуло.
— Вот и отлично, — одобрил Краюхин. — Собирайся, выпиши себе командировку и дуй на автовокзал. Номер в гостинице на тебя забронирован, Альбина все твоей Валентине уже передала. Если все удачно, уже завтра с утра поедешь обратно… Материалы готовы? Или сам уже ничего не пишешь?
— В этот номер от меня ничего не идет, — улыбнулся я. — Не хочу лишний раз отнимать от журналистов площадь.
— Это правильно, — хмыкнул Анатолий Петрович. — Потом ведь сразу в два номера на неделе писать придется… Впрочем, ладно, не будем загадывать.