Глаз дракона
Шрифт:
Слова директора Чиэ льются бальзамом на рану.
— …но наш иск против Японии ради компенсации за всё произошедшее, он забыт не будет. Наша команда в Пинфане собирает доказательства уже восемнадцать месяцев. Их приложат к отчёту и в следующем году будет открыт юридический иск к японскому правительству…
Он улыбается. Лицо его похоже на смятый бумажный пакет.
— …обычно мы не берёмся за такие задачи, но этот случай очищает душу. И её же сильно утомляет. Исследование вашего дома в заснеженных полях Яншоу стало блаженной передышкой.
Кровь, впитавшаяся в деревянный пол. Жизнь сына, покинувшая его тело. «Блаженная передышка»… в его устах это похоже на вечеринку с танцами. Старший следователь стучит костяшками пальцев по коже папки с отчётом.
— У меня нет времени на бумаги, пока на спине сидит Липинг. Директор, что здесь говорится?
Чиэ встаёт, медленно, осторожно. Его поза похожа на знак вопроса. Внимание его приковано к одной Барбаре. Старик — большой ценитель женщин, и с возрастом это не меняется. Может ли пчела забыть про мёд?
— Извините, дорогая, если я начну занудно читать лекцию…
Он улыбается, она кивает.
— …к вашему первому отчёту отнеслись со всем вниманием, старший следователь. И наше собственное расследование было хоть и быстрым, но, могу уверить вас, очень качественным. Как и всегда…
Он изучает ногти. Жизнь археолога оставила на нём несмываемый отпечаток; кожа выгорела до жёлто-бурого цвета, как почва великих лесских равнин Хуанхэ. Ногти… толстые, острые, как стальные мастерки.
— …вы уже в курсе, мадам Хейес, что ваш сын официально никогда не был в нашей стране, и я не имею полномочий оспорить это. Желания тоже. Плавать в море, когда знаешь, что уже наступил сезон тайфунов — опасный способ отдыха, если вы понимаете мою мысль. А поскольку ваш сын официально никогда не был в нашей стране, значит, он не мог работать в Шанхайском Институте Археологии у начальника раскопок Вана Сюйэли…
Пальцы старика складываются в кривой, указующий шпиль.
— …но мы знаем, мадам Хейес, чем именно занимался ваш сын…
Барбара чувствует, как теряется концентрация. Слова Чиэ текут мимо неё.
— …один их моих археологических инспекторов при оказии посещал важные раскопки рядом с древней столицей Чаньгань… в двенадцати милях от Сяня. Это первые обширные раскопки мавзолея империи Хань, который мы называем «спящим городом императоров, их жён и любовниц». На одной этой равнине обнаружено восемьсот захоронений, и хотя ни одной царской гробницы ещё не открыли, есть ощущение, что спящий город скоро пробудится. Ваш сын участвовал в этом процессе. Один из будильников. Один из первых участвующих археологов. Одарённый исследователь Хань, как мне говорили…
Директор поворачивается, в его глазах светится правда.
— …мой инспектор встречался с ним дважды. Моё ведомство, это ведомство выдавало вашему сыну разрешение на работу в раскопках Цзин Ди.
Она не может говорить, язык присох к нёбу от той простой правды, которую ей излагают. Она хочет спросить про Бобби. Вопросы матери. Но Пиао открывает рот первым… вопросы детектива.
— Монетка, которую мы нашли, это миниатюрный похоронный символ из раскопок, о которых вы говорили?
Чиэ достаёт из ящика стола коробочку и открывает её. Монетка, очищенная от земли, покоится на белом хлопке… сине-зелёная бронза.
— Глубина ваших познаний удивляет меня, Сунь Пиао. Ваша мать жаловалась, что вы были не самым лучшим учеником в школе. Но да, вы правы. Эта монетка — похоронный символ, Минци. И да, ещё раз, её достали из раскопок рядом с Шаньганем, где работал американский мальчик. Пыль обожжённой глины, которую вы нашли в доме, тоже подтверждает эту версию.
— Значит, директор, мы знаем, что контрабандой вывозили с этих раскопок?
Старик нажимает на кнопку и очень громко говорит в интерком, в ответ через пару секунд раздаётся робкий стук в дверь. В кабинет входит высокий человек, его лицо решительно не откладывается в памяти; он ставит закрытую деревянную коробку на стол и выходит из кабинета. Коробка размерами похожа на те, что Пиао видел в углу дома на снежных полях Яншоу. Чиэ берёт пару кусачек и перекусывает проволоку, которая удерживает крышку на коробке. Толстая печать цвета крови тяжко падает на стол. Старик медленно снимает с перевязанной коробки крышку, обнажая мятую набивку из мягкой коричневой бумаги; пальцы Чиэ осторожно убирают её, складывают на стол. Его туловище заслоняет тёмное деревянное нутро коробки. Он отодвигается… из горла Барбары раздаётся сдавленный кашель. Статуэтка, человеческая фигура, голая, без рук. Тощий молоденький парень. Мало мышц. Нежные черты. Терракота… обожжённая глина бледно-коричневого цвета, почти розовая. Волосы покрыты облупившимся чёрным лаком, на затылке связаны в тугой узел. Лицо прекрасно. Следы тайного очарования. Улыбка, искренняя, честная, лежит на лице. Он совершенно другой, но напоминает ей о Бобби. Она дала бы ему лет семь, ближе к восьми, самое буйство роста. Майами, летний отпуск на пляже. Жаркие дни, долгие дни, размеченные пшикающими банками кока-колы. Песок на его теле. Она смотрит, как он бежит к воде, шквал обрушивается ему на плечи, на спину. Он лоснится, блестит, как дельфин.
Директор тоже улыбается. Зубы у него жёлтые, как песок на том пляже в Майами.
— Глядя на них, нельзя сдержать улыбку, правда? В Нью-Йорке они идут по пятьдесят тысяч долларов за штуку на рынке предметов искусства. Десять статуэток появились на аукционах всего месяц назад. Все были из раскопок Цзин Ди. Прелестная вещица, вы согласны?
Барбара кивает. Да, прелестная. Каким был Бобби.
— Мы их зовём «Люди из Грязи». Их стоит воровать, правда? Может быть, ради них и погибнуть стоит? Ваш сын был не первым, мадам Хейес.
— Да, они прекрасны, но стоит ли ради них умирать? Нет, умирать точно не стоит, директор. Не знаю, ради чего вообще стоит умереть, не считая своего ребёнка.
Он несколько секунд изучает её глаза.
— Да, очень красивые, но возможно вы правы…
Он достаёт трубку из внутреннего кармана пиджака и громко стучит ею об подоконник. Ошмётки чёрного табака вываливаются на белую краску.
— …в марте 1990 мы строили автотрассу от Сянь до аэропорта Сяньян, и дорога проходила через могилу Цзин Ди, пятого правительства династии Хань, который правил с 157 по 141 годы до нашей эры. Строители дороги заметили изменение цвета почвы. Они позвали нас…