Глаз Лобенгулы
Шрифт:
Легкий щелчок откинувшейся прямо на меня «фотографии» прервал мой монолог, заставив от неожиданности вздрогнуть. Глазам предстала дверца небольшого сейфа, заподлицо вмурованного в капитальную стену.
— By а ля, — картинно развел я руками, — вот вам, сударыня, и искомый тайник!
— И как же нам его открыть? — протиснулась вперед Кристина.
— Дело мастера боится, — самоуверенно отозвался я. — Раз дверца сейфа выкрашена масляной краской, значит, на ней тоже остались отпечатки! Неси фонарик и лупу, если есть!
Дело «боялось мастера» почти два часа, но на комбинации 68MAR дверца сейфа наконец мелодично щелкнула.
— Ура! — дружно вскричали мы, одновременно хватаясь за фигурную скобу-ручку.
Дверца легко распахнулась, и нашим горящим взорам предстала небольшая камера, почти доверху набитая неровными стопками бумаги. Стараниями бабушки и мамы моей помощницы сохранились и пожелтевшие листы писчей бумаги, и истертые, усыпанные почтовыми штемпелями и марками конверты, и даже мятые денежные купюры, небрежно втиснутые между ними.
— Вообще-то читать чужие письма неприлично, — робко проговорила Кристина, увидев, что я бойко потянулся за верхним конвертом.
— Во-первых, мы с тобой далеко не чужие, — резонно возразил я. — А во-вторых, нами же движет не досужее любопытство! Нас действительно интересует судьба родного нам человека — твоего отца и моего дяди. Если хочешь знать, я и приехал-то сюда лишь затем, чтобы хоть отчасти прояснить тайну его исчезновения. А потом, между прочим, собираюсь отправиться на поиски Владимира Васильевича. Да, да, даже деньги специально копил для этого! Но должен же я знать, куда именно мне ехать?!
— Ой, как интересно! — радостно всплеснула руками Кристина. — Возьмите и меня с собой! Тогда, конечно же, письма надо обязательно прочитать!
Получив «добро», я снова вернулся к содержимому сейфа. Аккуратно переписав в свою записную книжку обратный адрес с верхнего конверта, я мельком взглянул на письмо с более ранней датой и… застыл. Обратный адрес на предыдущем конверте значился совершенно другой! Как, впрочем, и почерк, которым был начертан… Уже с некоторой опаской я придвинул к себе третий конверт. Увы, на нем меня ждало то же самое.
Вывод напрашивался один: либо дядя не имел постоянного места жительства, либо у него болели руки и потому письма от его имени отправляли посторонние люди. Но ведь сами-то послания были написаны явно одной и той же рукой! В чем же дело?!
Обратив внимание Кристины на обнаруженную мною странность, я принялся за чтение, начав, правда, с последнего письма:
«…Что касается того кристалла, о котором я упоминал ранее, то его великолепие мне довелось впоследствии наблюдать неоднократно. В лесном лагере, куда меня перевезли для лечения, каждую неделю проводится что-то вроде обрядового праздника. И каждый раз, находясь неподалеку от главного местного чудодея, я видел и его подготовку к торжественному выходу в народ, и всю дальнейшую церемонию во всех подробностях. Алмаз носит странное название "Глаз Лобенгулы". Аминокан хранит его в специальном мешочке у себя в хижине…»
Чтение увлекло меня не на шутку. Перечитав все письма дважды, я в полной мере осознал причины, заставляющие моего родственника до сих пор оставаться в джунглях Мозамбика, а его супругу — тщательно скрывать сей факт от окружающих.
Владимир Васильевич оказался в ситуации столь дикой и безысходной, что сомнений не оставалось: выбраться из лесных глубин Мозамбика без посторонней помощи ему не удастся. Волею случая он оказался на положении раба и наемника одновременно, а в последнее время — еще и прикованным болезнью к постели. По всему выходило, что только помощь извне могла изменить его дальнейшую судьбу.
Поэтому я еще раз поблагодарил юную хозяйку за гостеприимство и вызвал по телефону знакомого таксиста, который, надо отдать ему должное, не только мигом домчал меня до вокзала, но даже вручил на прощание адрес своего приятеля в Кейптауне.
Дома ничего не изменилось. Разбросанные по углам женские вещи, пластиковые пакеты с небрежно скомканным барахлом, неопрятными гроздьями висящие на ручках дверей… Еще почему-то сильно пахло табаком, накрепко въевшимся в давно не стиранные занавески.
— Явился, голубчик, — хмыкнула вместо приветствия Раиса. — Ну как, нагулялся?
Хуже нет пытаться изменить характер взрослого человека, особенно если этот человек — твоя жена. Не прошло и пяти минут, как меж нами разгорелся традиционный скандал, и вечер пришлось потратить не на рассказ о злоключениях своего дяди, а на восстановление, пусть и хрупкого, мира в семье. Потом я долго лежал без сна, размышляя, почему люди столь радикально меняются в браке. «Ведь была же Раиса раньше доброй и покладистой! — думал я. — Может, если мне удастся вызволить дядю из африканского плена, ее отношение ко мне изменится, и наша жизнь опять наладится?»
Спать расхотелось, и я засел на кухне с атласом мира, чтобы набросать маршрут, по которому предстояло вскоре отправиться. Выяснил, что Мозамбик граничит с Танзанией, Замбией и Южно-Африканской Республикой. Последнее название заставило немедленно вспомнить о милейшем господине Игги и о русскоязычном таксисте, поселившемся в Кейптауне. Поскольку оба проживали именно в ЮАР, я решил, что любой из них сможет или приютить меня ненадолго, или, на худой конец, познакомить с местными обычаями и тем самым помочь сориентироваться в чужой в стране.
Разумеется, столь ответственная миссия, как спасательная экспедиция, требовала соответствующей подготовки: и физической, и интеллектуальной. Проще говоря, надо было основательно подкачать мускулы и не менее основательно освежить в памяти английский. Поэтому теперь после работы (отпуск благополучно закончился) трижды в неделю я ходил в спортзал, а по вторникам и четвергам посещал языковые курсы. По субботам же, в качестве дополнительного факультатива, ездил тренировать меткость в тир.
В один из таких дней, возвращаясь с очередного занятия, я нос к носу столкнулся в Сокольническом парке со старым знакомым Вадиком Залесским, в «застойные» времена снабжавшим меня дефицитными книгами. Зацепились языками, и между делом Вадик обмолвился, что, бросив ставшее малоприбыльным книжное дело, перекинулся на скупку предметов из серебра и бронзы у обнищавших за время «перестройки» стариков. Сообразив, что он как никто другой способен реализовать мои запасы драгоценных металлов, я намекнул на свою сопричастность смежному производству. Мигом учуявший возможность поживиться, наполовину еврей Залесский поволок меня в ближайший ресторан, где и предложил взаимовыгодное сотрудничество: я поставляю ему золото и платину, а он мне — любую желаемую валюту.