Глаза Мидаса-младшего
Шрифт:
Луна высунула свое круглое лицо из-за Божьего Гномона, отбросив на лес угольно-черную тень горы.
В небе было больше звезд, чем Кевин когда-либо видел. Достаточно, чтобы небо казалось невозможно глубоким, а вселенная — невероятно огромной. В прошлом году мальчик делал десятистраничный доклад о вселенной. Где-то там, на краю пространства, скрывались сверхновые звезды и квазары. В каждой галактике были миллионы звезд, а самих галактик было больше, чем людей
Любого человека. Кроме Кевина.
— Ты заходишь или как? — спросил Джош. Он уже удовлетворил свой интерес к величию природы и сидел в их маленькой палатке, читая комиксы. Палатка постепенно наполнялась комарами и мотыльками, кружившими вокруг фонарика. Мидас, стоявший у самого входа, оставил его открытым.
Кевин не мог повернуться к горе спиной: его преследовало ощущение, что гора смотрит на него. Легкий ветер шелестел листвой, и мальчик представил себе, что, если бы гора была живой и могла дышать, она бы производила именно такие звуки.
«Посади свое воображение на привязь, — сказал у него в голове голос мамы, — прежде чем оно тебя куда-нибудь утащит».
Мечтатель вышел из оцепенения и полез в палатку.
— Только послушай! — сказал Джош, переворачивая страницу журнала комиксов. — Стероидного Мстителя засосало в черную дыру, он попал на сорок лет назад и случайно убил своего отца.
— Не может быть, — сказал Кевин. — Тогда он бы не родился.
— В том-то и штука! Теперь он может родиться только в том случае, если сам станет своим отцом.
— Жестоко! То есть ему придется жениться на собственной матери.
Джош пожал плечами:
— А нечего шутить с пространством и временем!
Кевин застегнул сетку от комаров. Размышляя о событиях прошедшего дня, мальчик поймал себя на мысли, что тоже хочет, чтобы его затянуло в черную дыру и выбросило в какой-нибудь совсем другой вселенной. Он забрался в спальный мешок и уставился в потолок, гадая, видит ли его гора сквозь тонкий синий винил.
Мечтатель лежал на спине, и его мозг жгла идея, которой вскоре понадобилось вырваться наружу через его рот:
— Я залезу на гору, — сказал Кевин, еще не понимая, что не шутит.
— Мечтай! — сказал Джош, возвращаясь к своим комиксам.
На этом бы и остановиться, но мысль грызла не хуже боли в глазу и губах. Не хуже насмешек однокашников, до сих пор звучавших в голове.
— Прямо сейчас и залезу, — сказал Кевин, — и плевать, что меня накажут. К восходу я буду там — стоять на вершине и махать вам всем рукой. Я даже покажу Бертраму средний палец.
Джош направил свой фонарик другу в лицо, и тот зажмурился.
— Ты что, серьезно?
— Если хочешь, присоединяйся! — отозвался мальчик.
Джош
— Ты думаешь, история мистера Киркпатрика была правдой?
— Не знаю. Но проверить можно только одним способом — оказаться там на рассвете. На границе дня и тени.
Джош обдумывал это целую вечность:
— Почему ты этого хочешь? — спросил он наконец.
Кевин пожал плечами:
— Потому что могу, — сказал он. Но это было не так. — Потому что никто не думает, что у нас хватит пороху, — добавил он. Но это была только часть правды. Здесь было что-то гораздо большее. Оно имело отношение к тому, как гора смотрела на него, словно не хотела оставлять в покое. Ее темный склон обладал тяготением, которое прямо-таки тащило мальчика к себе.
— Если эта гора владеет какой-то магией, пусть именно я ее обнаружу.
Двое друзей, полностью одетые, сидели в темной палатке и слушали голоса других детей, укладывавшихся спать. Потом они слушали учителей, сидевших у костра и жаловавшихся на директора, как дети жалуются на учителей. Наконец все голоса затихли — осталось только пение сверчков и шелест листьев.
Мальчики пустились в путь где-то около полуночи. Жажда приключений заставила их вмиг преодолеть четверть мили леса, отделяющего их от подножия Божьего Гномона.
— Нам придется обойти кругом, — сказал Кевин. — По восточному склону лезть куда легче.
— Ты ненормальный, — вздохнул Джош. — Кто-то должен сунуть руку тебе в ухо и отвесить хороший шлепок твоему креветочному мозгу.
К подножию утеса слетел холодный ветер, и мальчик поднял голову. Кевин увидел в глазах друга растущее беспокойство. Тот не был склонен волноваться, но в тех редких случаях, когда находилось что-то, стоящее его волнения, он сходил с ума от беспокойства.
— Люди умирают, пытаясь покорять горы, — сказал Джош. — Медведи откусывают им головы, падальщики выклевывают им глаза. Имей это в виду.
— Я не сдамся.
Мальчик застегнул последние несколько сантиметров молнии на куртке, борясь за самые крохотные частички тепла:
— Тебе страшно, Кевин?
— В жизни не было страшнее, — с улыбкой отозвался тот. Кевин Мидас никогда не думал, что бояться может быть так прекрасно.
3. На границе дня и тени
Как может сказать вам каждый, кто занимался скалолазанием, большая часть самых важных уроков усваивается в первый раз. Среди уроков, извлеченных сегодня Кевином и Джошем, было пять самых важных: