Глаза Сатаны
Шрифт:
Фриц в одной рубашке до колеи, отбивался от бандитов, рвущихся во внутренние покои, где располагался епископ со своими приближенными.
Вопли, выстрели и звон оружии говорили, что нападавших было достаточно много. Но защитники уже сумели организоваться. Казаки умело отбивались, сделали по несколько выстрелов из огнестрельного оружия, а алебарды крушили головы и животы напавших.
Матросы тоже бросились на защиту своего судна. Скоро нападение ослабло, а потом и вовсе бандиты бросились наутёк. Но нескольких удалось захватить в плен, да и четверо раненых со стонами лежали на окровавленных досках.
– Прикончить всех! – со свирепым лицом орал Демид. Он был легко ранен, это его сильно злило, и сейчас он готов был отомстить всем, кто хоть немного имел к этому отношение.
Фриц не позволял этого.
– Надо дознаться, кто это и для чего совершили нападение. Прикончить мы всегда успеем.
Однако берег хранил спокойствие и лишь с любопытством выглядывали встревоженные жители, обсуждая страшное происшествие.
С причала отошли раньше времени. Рассвет застал баржу уже далеко от деревни.
Пленных собрали у фок-мачты. Фриц с любопытством разглядывал лица явно разбойного вида. Семь человек не питали иллюзий относительно своей участи. Они угрюмо смотрели на Фрица и остальных, кто не был занят работой.
Вдруг слабый голос произнёс на родном языке казаков:
– Батюшки, неужто это вы, мои друзья? Демид, Ивась!
Казаки вздрогнули, посмотрели внимательнее на одного из раненых и с трудом узнали в нём Омелько. Демид с Ивасём бросились к другу, присели на корточки, спросили чуть ли ни разом:
Неужто ты, Омелько? Откуда ты тут?
– Да вот, сбежал из плена. Промышляли тут с такими же, как я. Не повезло!
Омелько был ранен в голову, всё лицо было залито спёкшейся кровью, и узнать его было почти невозможно. С бледным осунувшейся лицом он смотрел на друзей растерянно, с жалостью.
– Лучше не спеши говорить, Омелько, – советовал Демид. – Тебе плохо, трудно, а после разговоров и вовсе сомлеешь. Молчи, потом всё поведаешь.
Подошёл ближе Фриц. С любопытством наблюдал за казаками, потом спросил, кивнув на раненого:
– Ваш? Тоже казак?
– Наш, наш! Друг наш! Тоже пленный, – Ивась просительно смотрел на полковника и продолжал тихо: – Сбежали они и собрались в шайку. Хотели пограбить нас, господин.
– Очень интересно! Ладно, посмотрим.
Он тут же занялся допросом разбойников. Те были вынуждены во всём признаться, просили пощады, однако сам епископ махнул рукой, что надо было понимать, как приговор.
Он лишь заметил, что доволен, что это не выступление католиков, чего так опасался.
Вешать разбойников на реях не осмелились, просто привязали камни к шеям и столкнули в воду. Тем дело и кончилось, если не считать, что Омелько по просьбе полковника помиловали, оставив тому жизнь. Казакам позволили оказать помощь раненому и друзья с благодарностью, с преданностью в глазах, принялись лечить друга, который уже едва мог шевелиться.
В Бонне Ивась не решился сойти на берег – боялся оставить Омелько одного. Демид с некоторыми остальными охранниками ушёл.
– Ты смотри, чтоб Омелько Богу душу не отдал. Плох он.
– Ничего с ним не случится, Демид. Он здоров, как бугай! Отлежится!
На счастье ночь и следующий день прошли спокойно. Пришли вести из Кёльна. Епископ и Фриц долго совещались в каюте. И после обеда приказали отваливать.
Река разлилась здесь широко. Горы отступили и течение успокоилось. Баржа медленно проплывала мимо деревень, городков и старинных замков. Но эти высились теперь отдельными громадами на невысоких холмах и не впечатляли, как прошлые.
– Что-то немцы мудрят, – молвил Ивась ранним вечером, когда баржа медленно тащилась всё дальше на запад.
– Что-нибудь слышал, Ивась?
– Мало. Но, думаю, что этот самый Кёльн хотят пройти ночью. Чего-то боятся. Наверное, осложнений с тамошними попами. У них тут постоянные драчки. Столько вер тут развелось! Ничего понять невозможно!
И действительно, через три дня баржа резко снизила скорость. Паруса с рей убрали, судно плыло по течению.
Только вечером растянули паруса, но к этому времени ветер поутих. И всё же баржа немного прибавила скорости. Мимо проплывали редкие огоньки, лодки и суда спешили пристать к берегу, а баржа продолжала двигаться дальше. Были потушены все огни, плыли в полной темноте.
Лоцман напряжённо всматривался в тёмные воды и берега, высматривая приметы по едва видимым признакам.
Демид уже спал, а Ивась продолжал посматривать на лоцмана, реку и Омелько, следя за его бодрствованием. У того сильно болела голова, спать был не в состоянии, и Ивась старался разговорами и рассказами отвлечь друга от страданий.
Вдруг на берегу появились огни. Их становилось всё больше. Баржа немного сдвинулась к правому берегу. Прошел капитан, следя, чтобы никто не зажёг огня. Все на судне прекратили громко разговаривать, команды отдавали тихо. Баржа затаилась.
На реку опустился туман. Пришлось последний парус убрать и отдаться одним лишь волнам и течению.
Час спустя последние огни большого города пропали в темноте и лёгком тумане. А ещё через час пристали к пристани какого-то городка и, поставив усиленную охрану, отправились спать.
Встречные ветры с запада сильно задерживали баржу. Гребцы очень часто выматывались, работая на вёслах. Работали и казаки. Лишь Омелько ещё не выздоровел и тихо бродил по палубе, с тоской поглядывая на проплывающие низкие берега.