Глаза Сатаны
Шрифт:
Ивась несмело подошёл и остановился у костра.
– Что молчишь, хлопец? Отвечай, коль старшие спрашивают.
– Да вот, паны казаки, убёг из дому, – промямлил Ивась.
– Бывает, – молвил тот, что поднялся раньше проверить коней. – Ты откуда будешь?
Ивась назвал свою деревню. Демид заметил:
– Недавно мы её видели издали. Так, Ивась, так тебя кличут?
– Так, пан казак. Вот вода у меня, не хотите попить, – и юноша с готовностью протянул кувшин.
– Оставь себе, хлопец. Мы вдосталь напились, переходя реку. Садись к огню, а то комарьё заест. Небось харча нет, а?
Ивась сглотнул слюну, промолчал, а Демид посмотрел на товарища, подмигнул, бросил с усмешкой:
– Карпо, брось-ка хлопцу кус хлеба, да репы с луком. Думаю, от этой еды его не своротит, а, Ивась?
– Благодарствую, пан казак, – несмело ответил Ивась, а Демид ещё спросил, с интересом разглядывая гостя:
– Фамилия у тебя имеется?
– Нас все кличут Нос, пан казак.
– Ну правильно, хлопец! – хохотнул Демид, показал на нос Ивася и добавил: – С таким носом другого прозвища и быть не могло. У отца, небось, такой же?
– Ага! – улыбнулся Ивась, и обиды никакой не почувствовал.
– И откуда такой нос взялся у твоей родины, ха? Кто твой отец?
– Был казаком, пан, да рана сгубила его. Теперь дома работает.
– А ты чего ж сбежал? Батька лупцевал сильно?
– Да не так чтобы, просто...
– Э, хлопец, так не пойдёт! Раз оказался с нами, то выкладывай начисто. Тут мы тут чужие и болтать шибко не будем, правда, Карпо?
– А чего ж там, Демид. Вестимо, чего нам зря лясы точить. Пусть поведает нам свои дела. Всё интерес будет послушать. Горилку ещё не пьёшь?
Ивась замялся, а Демид строго молвил:
– Пустое говоришь, Карпо! Это от него никогда не уйдёт. Ещё успеет и горилки испить. А пока повременим. Ну, говори, хлопец, да спать будем укладываться. Пора уж.
Ивась торопливо проглотил последний кусок, запил водой и поведал всё без утайки. После чего ощутил лёгкость в теле и голове.
– Хм! – произнёс Карпо неопределённо. – И такое случается в нашей жизни. Однако, хлопец, ты и дурака свалял! Но теперь ничего не поделаешь.
– Сдыхал, дурашка? Что будет с родителями теперь? Ты их загубил. А всё виной дивчина. С ними нужно быть осторожнее, хлопец. Они до добра не доведут, особливо такого юнца, как ты. Ты хоть попользовался ею?
Ивась почувствовал как краснеет, но этого никто не заметил в отблесках костра. Ответил нерешительно:
– Да как же, пан казак? Нет. Боязно ведь...
– Ну хоть одно ты сделал доброе дело, – весело заметил Демид. – И что ты теперь собираешься делать, Ивасик?
Тот опять покраснел, ответить не решился. Долгое молчание прервал Карпо, равнодушным тоном проговорив:
– Что тут рядить, Демид. Хлопец вляпался по самое горло. Дома его забьют до смерти. Куда ему, дураку, деваться? Пусть с нами остаётся. Всё веселей будет. А так погибель ждёт мальца. Смотри, какой он щуплый и худой. Мало ему не покажется, коль заявится домой. А, Демид?
Тот глубокомысленно задумался, а Ивась с дрожью в теле ждал ответа.
– А что, хлопец. Мы на Сечь пробираемся. Если хочешь, то присоединяйся, я не против. Вот только ты без коня. Это плохо.
– Коня добыть можно, Демид. Жалко хлопца. Пропадёт ведь.
– Ладно, Ивасик, – проговорил Демид серьёзно, с лёгким пренебрежением в голосе. – Пусть остаётся. Действительно пропадёт, и косточки мать не соберёт для похорон. Вот только что мать подумает? Её жалко!
Ответа не последовало. Всем стало не по себе. Ивась волновался при этих словах, молчал, понимая, что тут ничего не сделаешь, а казаки стали молча укладываться спать.
– Ивась, бери потник, уложи под себя. Да рядно возьми укрыться. Под утро будет прохладно. И роса... – Карпо бросил всё это на траву около костра, уже потухающего.
Ивасика переполняло чувство благодарности. Выразить его он не посмел. Молча принял дар казаков и быстро утих, угревшись под вонючим рядном. У него лишь промелькнула мысль, что здесь всё пропитанно запахом коней, их потом, кожами сбруи и сёдел, сваленных рядом. А мысль о коне, обещанном Карпом, додумать не удалось. Сон сморил его. После стольких дней страхов, неуверенности и безысходности, юноша спокойно и безмятежно отдался сну.
– Ну, Ивасик, – поправившись в седле, бросил Демид ранним утром, – держись теперь. Если что, хватайся за стремя и не бросай его. Поехали.
Казаки тронули коней, Ивась заторопился следом, а в голове по-прежнему было легко и ясно. Он без сожаления покидал родное село, лишь немного погрустнел, когда вспомнил про друзей-товарищей. А Ярина где-то пропадала в тумане, словно промелькнула нечаянно, скрылась и пропала. Хотя не совсем. Нет-нет, да всплывёт неясным видением, не задерживаясь, проплывёт мимо и исчезнет, как утренний лёгкий туман.
Это почему-то не удивляло Ивася, не возмущало. Он даже не испытывал прежней злости, ярости, что так будоражили юношу. Теперь он мог спокойно разобраться в своих чувствах, но делать этого не хотелось.
Он весь был поглощён открывшейся перед ним перспективой дальнего путешествия, возможностью оказаться в среде прославленных сечевиков, о чём в любом селе мечтал каждый мальчишка.
Ивасю не приходило в голову, что скоро, возможно уже сейчас, готовится королевский указ о передаче их села какому-нибудь пану шляхтичу, и его односельчане станут крепостными, холопами, быдлом, рабами.
Казаки разговаривали мало, Ивась старался не пропустить ни слова из их разговора. И понял, что они опасаются не только панских стражников, но и реестровых казаков, служащих Речи Посполитой, королю польскому.
Это ещё больше заинтриговало Ивася. Он шёл по тропе позади казаков, со смятением думал о том, что его может ожидать с этими казаками. Мечты прыгали с одного на другое, и он не ощущал усталости, продолжая упорно плестись за всадниками.
Перед полуднем, когда казаки сделали большой крюк, обходя село, Демид обернулся к юноше, промолвил участливо: