Глаза тьмы
Шрифт:
— Он говорит, что я не должна была разрешать сыну отправляться в этот поход с Джановски. Но Майкл тут ни при чем.
— А мне представляется, прекрасный кандидат.
— Нет.
— Ты в этом уверена?
— Абсолютно. Это кто-то другой.
Элиот пригубил коньяк.
— Вероятно, чтобы найти его, тебе понадобится помощь профессионалов.
— Ты про полицию?
— Едва ли можно рассчитывать на помощь полиции. Они не найдут твои доводы достаточно серьезными, чтобы тратить свое время. В конце концов, тебе никто не угрожал.
— Косвенная угроза тут есть.
— Да, согласен. Все это очень пугает. Но копы лишены воображения, косвенные угрозы для них — не аргумент. А кроме того, чтобы обеспечить должное наблюдение за твоим домом… таких людских ресурсов у полиции иной раз нет при расследовании убийства, похищения людей, торговли наркотиками.
Тина остановилась:
— В таком случае кого ты имел в виду, говоря о профессионалах, помощь которых может мне понадобиться, если я хочу поймать этого урода?
— Частных детективов.
Она вздохнула, глотнула коньяка, опустилась на край дивана.
— Не знаю… Может, я и найму частных детективов, а они не поймают никого, кроме меня.
— Если можно, повтори еще раз.
Она вновь отпила коньяку, прежде чем разъяснить Элиоту свою последнюю фразу, и вдруг подумала, что он прав: в этот вечер спиртное ей шло только на пользу. Она расслабилась, но не пьянела.
— Мне пришло в голову… может, я сама написала эти слова на грифельной доске. Может, я сама разгромила комнату Дэнни.
— Я тебя не понимаю.
— Могла сотворить такое во сне.
— Это нелепо, Тина.
— Ой ли? В сентябре я решила, что начинаю приходить в себя после смерти Дэнни. Лучше спала. Оставаясь одна, не думала о его трагической гибели. Мне казалось, что такой острой боли уже не будет. Но месяцем раньше мне вновь начал сниться Дэнни. В-первую недел ю это случилось дважды. Во вторую — четырежды. Последние две недели — каждую ночь. И сны становились все страшнее. Теперь просто превратились в жуткие кошмары.
Элиот вернулся на диван, сел рядом с Тиной.
— И что это за сны?
— Мне снится, что он жив, оказался в ловушке, на дне глубокой ямы, пропасти, колодца, всегда ниже уровня земли. Он зовет меня, просит спасти. Но я не могу. Мне не удается дотянуться до него. Потом земля начинает смыкаться вокруг него, а я просыпаюсь, крича, мокрая от пота. И я… у меня всегда возникает ощущение, что Дэнни в действительности не умер. Длится оно недолго, но, просыпаясь, я уверена: он жив. Видишь ли, я убедила мое сознание, что мой мальчик погиб, а когда сплю, у руля встает подсознание, и у моего подсознания нет уверенности, что Дэнни ушел.
— Вот ты и думаешь, что ты… ведешь себя как лунатик? Во сне пишешь на грифельной доске отрицание смерти Дэнни?
— Ты не веришь, что такое возможно?
— Нет… Ну… может быть. Наверное, — Элиот пожал плечами. — Я — не психиатр и не психолог. Но с тобой такого быть не может. Я еще очень мало знаю тебя, но у меня нет ни малейших сомнений, что ты бы так не отреагировала. Ты из тех, кто не уходит от возникающих проблем. Если бы твое неприятие смерти Дэнни представляло серьезную проблему, ты не стала бы заталкивать ее в подсознание. Ты бы нашла какое-то решение.
Тина улыбнулась.
— Очень уж ты высокого обо мне мнения.
— Да, — согласился Элиот. — Так оно и есть. Кроме того, если это ты написала слова на грифельной доске и разгромила спальню Дэнни, тогда получается, что ночью ты пришла сюда и перепрограммировала компьютер отеля, чтобы он вывел тебе на экран все эти вставки с Дэнни. Ты действительно думаешь, что могла это сделать и ничего не помнить? Ты думаешь, у тебя расщепление личности и одна половинка не помнит, что делала другая?
Тина откинулась на спинку дивана, склонила голову.
— Нет, я так не думаю.
— Хорошо.
— Но что нам это дает?
— Не отчаивайся. Прогресс налицо.
— Прогресс?
— Конечно. Мы исключаем версии. Только что вычеркнули тебя из списка подозреваемых. И Майкла. Я уверен, что за всем этим не стоит незнакомец, а потому из списка можно вычеркнуть большинство населения Земли.
— И я также уверена, что это не родственник и не знакомый. И знаешь, что тогда остается?
— Что?
Она наклонилась вперед. Поставила бокал на журнальный столик, посидела, обхватив голову руками.
— Тина?
Она подняла голову.
— Думаю, как лучше сформулировать фразу. Это дикая идея, безумная. Может, больное воображение.
— Я не думаю, что ты — чокнутая, — ответил Элиот. — Скажи мне.
Она мялась, пыталась представить себе, как прозвучат ее слова, гадая, достаточно ли верит в эту идею, чтобы произнести вслух. А потом выпалила:
— Я думаю… может, Дэнни жив.
Элиот склонил голову. Пристально вглядываясь в нее темными глазами.
— Жив?
— Коронер и похоронных дел мастер сказали, что он был в ужасном состоянии, жутко изуродован. Они полагали, что ни мне, ни Майклу не следует на него смотреть. Никто из нас не хотел увидеть тело, даже если бы Дэнни не изувечило при падении автобуса, и мы согласились. Его похоронили в закрытом гробу.
— А как полиция опознала тело?
— Они попросили фотографии Дэнни. Но, думаю, прежде всего по его стоматологической карте.