Глина
Шрифт:
Мы посмотрели в костер. Среди затухающих углей угадывались ступня, угловатый локоть.
— Я слышала, на свете всякое бывает, — сказала Мария. — Чего только не рассказывают.
— Угу.
— Вон про этого младенца, например.
— Какого младенца?
— Ну, который родился в больнице Святой Елизаветы. Весь волосатый. Вместо рук — лапы. Ты что, не слышал?
Я покачал головой.
— Мама Фрэнсис знает одну тетеньку, которая когда-то работала там медсестрой. Так она сама видела. Говорит: полупес-получеловек.
— Полупес?
— Да.
— Как же такое могло произойти?
Мы дружно покачали головой.
— Говорят, его одна из Стонигейта родила, — шепотом сказала Мария.
— Не может быть.
— Может. И после этого, говорят, свихнулась. А еще я слышала истории пострашнее. Об этом вообще никто не знает, одни врачи. Про всякие уродства. Про выродков. Вообще непонятно, почему такое происходит. И как может происходить. — Она погладила свои предплечья, плечи, щеки. — Так что еще скажи спасибо, что мы такие, как есть. Да минует…
— А я слышал, что рано или поздно ученые научатся выращивать жизнь в пробирках, — перебил я. — И мы будем создавать живых существ с помощью химии, электричества и ядерной энергии.
— Тут есть одна неприятность, — говорит Мария. — А вдруг мы не сумеем вовремя остановиться?
— И наплодим монстров.
— Угу. А монстры пойдут на нас войной и победят, и все, тут нам конец.
Я посмотрел на фигурку, лежащую среди углей.
— Ты ведь про это у Трёпа и спрашивал, да?
— Угу.
Она подалась вперед, повернулась так, чтобы смотреть мне прямо в глаза.
— Это ты потому, что сам обладаешь особой силой? — спрашивает.
— Я? Очумела?
Мы замолчали. То, что пофыркивало, отодвинулось подальше. Собака, подумал я. Или еж. Мария тоже услышала. Посмотрела на меня.
— Еж, — говорю.
Она кивнула.
В белесой воде сотнями роились головастики. У многих уже отвалился хвост и росли ноги. Мария поболтала палочкой в воде, рассмеялась, когда головастики закружились, замелькали вокруг.
— А там дохлые собаки валяются, — говорит.
— Я тоже слышал. И дохлые кошки.
— И мешки с котятами и щенками.
— А головастики ими и питаются.
— И рыбы тоже. И жуки.
— Мертвечиной, — прошептала.
— Смертью.
Она стала быстрее кружить палочкой, вода вспучилась, плеснула, и прямо у нас на глазах из мутной глубины всплыла лягушка.
— Гляди! — говорит Мария.
— Это мы ее вызвали.
— Здравствуйте, госпожа лягушка, — говорит Мария. И вдруг захихикала. — Посмотри на нее. Вон какая умора. Самая обыкновенная лягушка! Даже самые обыкновенные вещи иногда выглядят очень странно, да?
Я посмотрел, как лягушка подплыла к берегу, устроилась на камне, засверкала в лучах солнца.
— Угу, — говорю. — Странно — аж жуть.
Видно было, как у лягушки надувается и опадает горло, как стучит сердце. Сидит себе совсем спокойно — такая уродливая, такая прекрасная, такая странная…
— Глядите, малыши-головастики! — говорит Мария. — Вон ваша мамочка.
И тут появился уж. Вылетел из темного переплетения трав.
— Ой, — выдохнула Мария. — Ой, мамочки.
Оказалось, что мы вцепились в руки друг друга. Уставились друг другу в глаза.
— Это было… — говорю.
— Невероятно.
Мы содрогнулись. Посмотрели на темное переплетение трав, на темный окоем каменоломни, на неподвижные молчаливые изваяния в пещере.
— Пойдем, наверное, — прошептала Мария.
Мы двинулись вдоль пруда. Высоко над нашей головой облака окрасились алым. Я сощурился. Ангелы, которых можно вообразить себе там, наверху, теперь сделались темными, тонкими. Спотыкаясь, мы брели от каменоломни к выходу. Услышали какое-то ворчание за спиной. Оглянулись — ничего. Рассмеялись. Но шагу прибавили. Ворчание раздалось ближе. Казалось, кто-то расталкивает стебли травы, продирается сквозь нее, спешит. Мы еще раз рассмеялись и пустились бегом, не расцепляя рук. Подныривали под ветки боярышника. Шипы цеплялись за волосы, цеплялись за одежду. Мы выскочили через ворота на Уотермил-лейн. Снова оказавшись на людной улице, захихикали. Обернулись. За спиной — ничего.
— Вот мы с тобой глупые, — говорит Мария.
И мы поцеловались. Крепко обхватили друг дружку, прижались губами. Потом разъединились, и она фыркнула:
— Смотри.
Я обернулся и вижу: у двери дома Дурковатой Мэри стоит Стивен и разглядывает нас.
— Да уж, странный, — прошептала Мария.
Стивен подошел.
— Привет, Дейви, — говорит. И смотрит мимо нас в сад. — Что это там за вами гналось? — говорит. И глаза как расширит. — Убирайся обратно! — кричит. — Обратно убирайся, говорю!
Мы посмотрели назад — там, понятное дело, ничего.
— Ничего нет, — сказал Стивен. Улыбнулся. — Вас надули. — Посмотрел на Марию: — А это кто?
— Меня зовут Мария, раз уж тебя это так интересует, — говорит она.
Отвернулась. А он схватил меня за руку, развернул и выдохнул прямо в ухо:
— Я знаю, зачем ты мне нужен. У тебя особое предназначение, Дейви.
Я попытался вырваться.
— С девчонкой не связывайся, — говорит.
Провел рукой у меня перед глазами.
— Ого, гляди! — говорит.
Пальцем тычет. Я вижу — на улице подальше стоит Череп, пялится.
— Не бойся, — говорит Стивен. — Он не подойдет. Сейчас — нет. — И вдруг как поцелует меня в щеку.
— Ты что делаешь? — говорю.
И шарахнулся от него. А он хихикает.
Я быстро отошел, нагнал Марию. Она замедлила шаги. Мы оглянулись и смотрим: Стивен зашел в дом, закрыл за собой Дуркину дверь. Смотрим: Череп свернул за угол, испарился.
— Странно, ну прямо очень странно, — тянет Мария. И смотрит на меня. — Что это такое между вами?