Глинтвейн для Снежной королевы
Шрифт:
— Не буду. Я буду просто беседовать с тобой.
— А труп? Откуда он появится?
Самойлов внимательно посмотрел на девушку. Он знал, что во время перекапывания участка, тогда, больше года назад, действительно нашли останки человека. Молоденький лейтенантик, копавший участок с завидным рвением, в азарте даже заорал от радости. Девчонку тут же увезли, а когда рассмотрели выкопанное, то оказалось, что это череп и кости почти вековой давности. Докапывали остальные пятнадцать соток, понятно, уже почти без надежды, но тщательно. Дом обсмотрели до бревнышка, перерыли погреб, обошли весь окрестный лес вокруг, обследовали пруд. Замытые
Самойлов встал, подошел к окну и посмотрел в сад. Инна закурила, сидя за столом. Она сидела на высокой табуретке с наклонной лестничкой в несколько ступенек, такие удобно использовать и человеку нормального роста вместо маленькой стремянки.
Теперь, почувствовав тишину и запахи этого дома, Самойлов прислушался к себе, к странному нервическому состоянию внутри, лихорадившему его худое тело. Из этого дома не хотелось уходить, маленькую подозреваемую хотелось посадить на колени и рассмотреть все ее пальчики. Каких у нее по два? Мизинчиков?… Чтобы не думать о девочке, Старик стал думать о лейтенанте, представил, как важно было ему найти останки.
— А чьи это были кости? — Старик резко повернулся и заметил, что руки у Инны дрожат. — Давно здесь живет ваша семья?
Инна не отвечала. Старик с радостью зацепился за промелькнувшую было мысль, сосредоточился и стал представлять, как лейтенант… Стоп! Самойлов задохнулся от волнения.
— Ну-ка расскажи, как все это нашли. Потом что было?
— Все сгрудились там и смотрели в яму… — Она почувствовала его волнение, пожала плечами и медленно погасила окурок в пепельнице. — А я думала — ну что за дураки!
— А ты знала про эти кости?
— Да все мы знали, и мать, и отец… Он первый и нашел эти кости, когда-то давно, трогать не стал, просто это место потом никогда не вскапывали и вообще обходили, может, это еще в войну закопали… или даже раньше.
Значит, знали… Очень интересно!
— Дед, а что ты надумал? — спросила девушка, не поворачивая к нему лица.
— Я вот представляю, если ты знала, что там это лежит… А ты ведь точно знала, где именно?
— Ну? — она не выдержала и повернулась к окну, у которого стоял Старик.
— Это же просто: ты знала, что будут искать в земле, найдут эти кости, так?
— Ну, так… — уныло заметила Инна.
— И дальше?
— Что?
— Дальше в этом месте копать не будут! — торжествующе объявил Старик.
— Отпад! — Инна закрыла лицо руками.
— Еще какой отпад! Достаточно вынуть старые кости, потом углубить яму, ну-ка, посмотри на меня! А потом уложить старые кости сверху. Нравится моя идея?
Инна молчала, не отнимая ладоней от лица.
Самойлов разволновался не на шутку, он потребовал ключи от сарая, но лопаты стояли в коридоре, так что ключи не понадобились.
Старик копал уже второй час. На нем остались майка и брюки, ботинки заросли грязью и не отлипали от земли. Вначале копать было легко, потом Старик ясно почувствовал, когда кончилось уже раньше вскопанное место. Еще он понял, что дальше ничего не будет. Он
— Еще не нашел?!
Она не смогла бы вырыть такую яму, чтобы этого никто не заметил… А если все же у нее был сообщник? Все свидетели хором заявляли, что сестры живут одиноко, а когда пропала старшая, дом совсем опустел. Весь месяц после криков, услышанных ими ночью, соседи следили за домом… Он уперся руками и ногами в стены ямы, приподнялся и посмотрел на соседские окна. Вот и сейчас там кто-то на страже. Тут Самойлов понял, что не сможет сам выбраться из ямы. Умора, да и только! Болела голова. Старик знал, что это цветочки, к вечеру уже и руки и ноги отнимутся.
— Инна! — крикнул он. — Я не могу выбраться отсюда!
— А и не надо, — оказывается, она уже стоит рядом и смотрит сверху вниз. — Живите тут. Я вас кормить буду, а вы мне рассказывать — где же еще можно запрятать труп?
Старик стал выковыривать лопатой ступеньки в стене ямы, он успокоился и почти не злился.
— Нагрей воды.
Инна ушла в дом.
А чего он хотел? Не тащить же лилипутке его из ямы веревкой!
Самойлов решил вечером же уехать, но одежда требовала хорошей сушки, тело ломило, и он несколько раз мысленно обозвал себя гробокопателем. Давно он так весело не проводил время!
Когда вечером они сидели у камина, Старик вдруг признался Инне, что он уже на пенсии, что его сослуживцы по какой-то для него непонятной причине считают его специалистом по женщинам, в смысле их психики, конечно. И просто его попросил приехать бывший подчиненный, а теперь начальник отдела, потому что ему от этого дела «явно пахло убийством».
— Вы так стараетесь, — вздохнула Инна, — вы всегда так старательно ищете трупы?
— Всегда.
— А если пропавший человек жив?
— У меня такой метод работы.
— Вы думаете, моя сестра мертва? — почему-то шепотом спросила Инка.
— Когда я ищу следы преступления или труп, я стараюсь не думать об объекте. Так проще, и работать ничего не мешает.
— А вы… — она задумалась, подбирая слова, — вы будете здесь жить, пока не найдете чего-нибудь?
— Надоел? — усмехнулся Самойлов.
— Вовсе нет. Это даже очень хорошо, что вы остались, — одобрила Инна и добавила: — Привидение приезжает с последней электричкой.
Старик сначала не понял. Он всегда думал, что привидения появляются сами по себе и в любом удобном для них месте. А Инна думала иначе. Она твердо заявила, что к ней привидение приезжает на последней электричке, уже два дня подряд, может, и сегодня приедет.
Совсем стемнело. В окнах было черно, небольшое пространство у камина освещали слабым теплым светом догорающие угольки.
— Дед, а как ты думаешь, смерти надо бояться? — спросила Инна.
— Нет.
— Да!
— Нет, — уверенно заявил Самойлов.
— А если я боюсь, это ненормально?
— Нормально. Я тоже боюсь.
— Но смерть — это же не реальность, этого не бывает! Никто не может объяснить, куда потом деваются все мои мысли!
— Мысли остаются, а сам ты умираешь, — еле ворочая в теплой дреме языком, объяснял Самойлов. — Потом какой-нибудь человек подойдет к месту, где твои мысли остались, найдет их, обрадуется и возьмет себе… Что я такое несу, господи?… Да, получается, что у всех нас мысли не наши, а всех умерших.