Глинтвейн для Снежной королевы
Шрифт:
— В январе? — уточнил Самойлов. — Странные какие у вас с братом представления о приятном времяпрепровождении.
— Почему мы едем к Анне Родионовне? — спросил Гоша.
— В этом деле с пропажей мальчика все очень просто. Куда побежит удравший от Снежной королевы ребенок? Туда, где он привык прятаться. Насколько я помню, он предпочитал это делать за городом. Предположим, что он добрался до вашей дачи — мир не без добрых людей. Естественно, зимой он пойдет к соседке, у которой топится печка и живет пушистая коза. Что сделает набожная соседка, когда мальчик расскажет, как его увезли на повозке
— Позвонит маме мальчика, — уверенно заявил Гоша.
— Не отвлекайся, думай о дороге! — приказал Самойлов.
— Он сказал ей, что мама и папа знают, что его хотел украсть настоящий отец, — прошептала Лера.
— Предположим, что так и было, — кивнул Самойлов. — Твои варианты дальнейшего поведения Анны Родионовны?
— Она… добрая, но себе на уме, она бы стала думать, что делать в такой ситуации, — предположила Лера.
— Правильно. Что делать, с кем посоветоваться, дело-то сложное, семейное, да еще семья чужая, как бы не навредить. И пошла тогда наша Анна Родионовна…
— В церковь, — выдохнула Лера.
— Правильно. А зачем?
— Зачем? Молиться, конечно, — теряя терпение, предположила девочка.
— А теперь неправильно. Она пошла в церковь посоветоваться, что же ей делать в такой ситуации, когда ребеночка хотели отдать другому папе и домой ехать он теперь отказывается. Вроде как на исповедь пошла, — Самойлов задумался. — А может быть, она просто привела его в храм да и оставила там, чтобы не принимать тяжесть решения на себя. Приехал бы кто-то из вашей семьи искать тогда мальчика на дачу, она бы сразу сказала, где он. Но никому ведь это и в голову не пришло.
— Что ты все — церковь, храм! — обратила внимание Лера.
— Мне кажется, что это возможный вариант развития событий.
— Почему мы тогда едем к ней на дачу, а не объезжаем все церковные приюты в округе? — спросила Лера.
— А это мысль, — кивнул Самойлов.
— Не очень удачная, — вступил Гоша. — По этому направлению есть только три приюта при церквях в Калужской области, и два из них находятся под опекой Христианского Красного Креста.
Машина с трудом пробиралась по грунтовой дороге. Снег днем слегка подтаивал, а по ночам подмерзал, превращая колеи в непроходимые рытвины. Дул сильный ветер, и сады уже стояли совсем голые.
— Дом закрыт, — обратила внимание Лера, как только вышла у калитки Анны Родионовны. — Ставни заколочены.
— У меня есть отмычки, — предложил свои услуги Гоша.
— У тебя теперь есть и отмычки, и наручники ты с собой таскаешь, — то ли одобрил, то ли поддел его Самойлов. — Расслабься. Я знаю, где лежит ключ.
— Над перекладиной двери, — Лера подняла руку и пошарила над дверью.
— Под половиком, — Гоша осматривался в поисках половика на крыльце.
— Ключ лежит в почтовом ящике, — Самойлов уверенно лязгнул проржавевшей крышкой ящика. — Для меня его сюда положила сестра Анны Родионовны, которая ее и проводила после тяжелой болезни в дальний путь, а дом этот получила в наследство. Я ей позвонил со станции.
— Старик, пойдем сначала в погреб, а? — попросила Лера. — А то мне страшно одной.
— Я пойду с тобой в погреб, — с готовностью бросился к ней Гоша.
— Молодые люди, у нас много дел — дом осмотреть, соседей
Лера молча развернулась и пошла через огород к участку Маруси. Гоша топтался на месте, не зная, что предпринять. Чтобы избавить его от мучений, Самойлов быстро отпер двери и ушел в дом.
Через час он разложил на плюшевой скатерти круглого стола всю свою добычу. Иконки, молитвенник, старую Библию, фотографии в конверте, квитанции об оплате счетов и несколько здравниц — небольших, размером с открытку, отпечатанных на хорошей глянцевой бумаге репродукций известных икон с восславлениями бога.
В это время, с трудом откопав заваленный снегом проход к двери погреба, молодые люди спустились вниз. Не выдержав испуганного близкого дыхания девочки, Гоша осторожно прижал Леру к себе и попробовал успокоить ее своими объятиями. Лера не сопротивлялась. Когда Прохор Аверьянович рассматривал, поднеся к окну, ту часть открытки, на которой указываются реквизиты типографии, они уже целовались, чутко подслушивая движения друг друга. Гоша в какой-то момент забылся и занялся расстегиванием куртки на Валерии.
— Нет, — сказала она ему в рот.
Он не услышал, теряя голову, тогда Лера стала шарить рукой, ища на полке среди ящиков и коробок предмет потяжелее. И вдруг напряглась и с силой оттолкнула его. Гоша, еще не очнувшись, не сразу разобрал, что в ее руке — роликовый конек.
Она вышла из погреба и закричала, подняв лицо к небу, и от этого крика Прохор Аверьянович выронил открытку и бросился к двери.
А Гоша не мог сдвинуться с места. Ему вдруг показалось, что из темной норы погреба, как из преисподней, на него выплыли желтые глаза дьявола. Глаза приближались, раздалось тихое шипение, как будто где-то выпускали воздух из баллона, и Гоша не знал — перекреститься ему или запустить в желтые глаза чем-нибудь тяжелым. И пока он думал, страшный зверь с воем прыгнул, оскалив клыки. Гоша присел, закрыв голову руками, и тем самым спас ее от глубоких царапин — пострадали только тыльные стороны ладоней: отталкиваясь в прыжке от перекрещенных ладоней лапами, большой одичавший кот располосовал их, как острыми лезвиями.
Квартира
В Москву они вернулись обессиленными, стыдя себя нещадно. Лера — за то, что не искала брата в деревне и даже не позвонила тогда Анне Родионовне. Самойлов — за то, что бросился из дома на крик девочки с твердым намерением пришибить своего сексуально озабоченного напарника, и, только увидев его окровавленные руки, смог хоть как-то себя утихомирить. А Гоше было стыдно вдвойне — за попытку опять преодолеть силой сопротивление девочки Леры и за cвой испуг перед каким-то бродячим котом.
Только все собрались разбежаться по разным комнатам, как зазвонил телефон. Маруся спрашивала, как съездили.
— Лера нашла в погребе роликовый конек, — с неохотой пробубнил в трубку Самойлов. — Гошу оцарапал снежный барс. Что? Водятся, водятся! А я думаю, что нашел мальчика.
— Что ты сказал? — вышла из гостиной Лера.
— Тебе я ничего не говорил, это я пыжился перед Марусей Мукаловой.
— А мне? Скажи мне!
— Завтра скажу. Нужно сделать несколько звонков. Так просто нас в мужской монастырь не пустят, а если и пустят, мальчика не покажут.