Глобальная культура коммуникаций
Шрифт:
По воле американских неоконсерваторов неолиберализм как экономическая модель капитализма шел нога в ногу с неоконсерватизмом – политической, морально-нравственной моделью капитализма. «Морально-политический» неоконсерватизм дополнял «экономический» неолиберализм прежде всего тем, что идейно поддерживал практику освобождения бизнеса от всех пут и регуляторов, практику сверхпотребления и поклонения денежной массе. Он обосновывал эту практику тем, что утверждал необходимость очищения экономического либерализма от традиционных норм и правил, возведения его в абсолют, что заряжает капитализм новой энергией для развития. Такой экономический абсолют становился «добром» в противовес «злу», под которым подразумевались пределы и правила. Для убеждения масс в достоинствах неолиберализма использовались религиозные постулаты: Бог – добро, дьявол – зло. Народу доказывали, что экономика энергично развивается, только если ничем не сдерживается и ориентируется на некий абсолют, имеющий код «добра», т. е. финансового беспредела. По мнению идеологов неолиберализма и неоконсерватизма, только это позволит миру стать безопасным, а США – лидером в нем. Таков был код глобальных коммуникаций, таковы были смыслы и ценности, которые «захватили»
Насколько идея меркантилизма, «купли-продажи» столкнулась с традиционной ментальностью людей в России? Кризис 2008 г. обнажил противоречие между абсолютами бизнеса и судьбами людей. Общество заговорило о спасении, обращаясь к государству, к авторитету лидеров страны, авторитету власти. И государство приняло ряд серьезных мер: оказало финансовую поддержку банковской системе, промышленности, взяло под контроль процессы платежей и ограничения безработицы.
В других странах мира пошли примерно тем же путем. И неолиберализм отступил. Мировые лидеры и идеологи заговорили о спасении мира от финансового кризиса, результатом которого станет установление «нового мирового порядка». Появились предложения наладить кооперацию между «регуляторами», с тем чтобы отслеживать все процессы в глобальной экономике, на период спада производства установить новые международные правила управления «рисковыми» фондами и банками, отказаться от протекционизма. По сути, речь идет о «модифицированной глобализации», в условиях которой транснациональные корпорации и финансовые институты должны работать со значительными ограничениями.
Если сначала глобализация спровоцировала кризис, глобальные коммуникации стали «транслятором» его американского «вируса», то потом глобализация оказалась востребованной для регулирования финансово-экономических отношений.
Капитализм спасается регулированием, спасается в определенной мере социализмом. Популярной становится точка зрения, что в одиночку ни одна страна из кризиса не выберется. И глобальным коммуникациям предназначена роль инструмента для вывода из стагнации ведущих стран мира.
Мировые интеллектуалы активно включились в обсуждение причин, тенденций и перспектив мирового финансового кризиса. По большей части признавалась его зависимость от глобальных процессов, необходимость вмешательства государства в экономику. Но нашлись два исследователя, которые оказались настолько смелы в своих оценках и предположениях, что их мнение поспешили «замолчать». А все потому, что они оценили капитализм как устаревающую систему, на смену которой должно прийти иное устройство мира.
Кто же оказался столь прозорливым в своих помыслах? Это академик Российской академии наук Юрий Журавлев, который высказался весьма определенно [65] .
«Считаю, что это не просто кризис, а предвестник краха либеральной экономики и начало перехода к другому устройству мира. Нет, он не повернется к полному государственному регулированию, как при социализме. Будет найден принципиально новый способ управления, отличающийся и от либерального, и от социалистического. Какой конкретно – сейчас не скажет никто. Это будет путь проб и ошибок, с неотвратимыми серьезными катаклизмами, периодами спадов и подъемов. Словом, спокойного будущего обещать не могу… Сегодня мы умеем решать локальные экономические задачи, скажем, дать анализ, что будет с той или иной фирмой. Что же касается крупных задач в масштабах государства, то таких перед нами никто не ставил».
65
Цит. по: Медведев Ю. Цифровой подход // Российская газета, 13.01.2010.
Но еще более дерзок в оценках капиталистической системы был всемирно известный социолог и историк, научный сотрудник Йельского университета Иммануил Валлерстайн, который вынес капитализму научный приговор: [66]
«Капиталистическая система зашла слишком далеко, и она уже не сможет обрести необходимое равновесие. Цель капиталистического способа производства состоит в безграничном накоплении капитала. Следовательно, каждый производитель думает о том, как продавать свой товар с наименьшими издержками, дабы получать наибольшую прибыль. За последнее столетие основные факторы производства подорожали неимоверно. Я говорю о затратах на рабочую силу (от низкоквалифицированных рабочих до топ-менеджмента), покупку ресурсов (природные ресурсы, инфраструктура) и выплату самых разнообразных налогов, включая коррупционные. Поэтому прибыль капиталистов сжалась, как шагреневая кожа. Это вызвало тотальную стагнацию мировой экономики.
Капиталисты по всему миру стараются взять под контроль растущие издержки, но это происходит не так быстро, как хотелось бы. Дискуссии в международном сообществе о справедливости и обоснованности бонусных выплат банкирам, которые сто лет назад было невозможно себе представить, – тому свидетельство. Производственные издержки невозможно понизить в силу того, что капиталисты привыкли перекладывать их часть на плечи общества. В итоге мы получили экологический кризис.
Единственный способ для капиталистов уменьшить эти издержки – взять их на себя. Но это приведет к повышению цены конечного продукта, а значит, и снижению прибыли.
Бороться со снижением налоговых выплат также бесполезно: увеличивающееся население развитых и развивающихся стран требует от государства выполнения трех основных услуг – образования, здравоохранения и пенсионного обеспечения. Чтобы предоставить эти блага, правительства вынуждены взимать налоги. В результате всех этих факторов капитализм теряет свою силу, он умирает. И главный вопрос сегодняшнего дня состоит не в том, выживет он или нет, а в том, что придет ему на смену.
И тут мир находится на распутье, в точке бифуркации. Как минимум, имеется два варианта развития. Первый: образуется такая система, которая обладает рядом черт предыдущей – иерархичность, поляризация и неравенство. Второй: сложится совершенно иная система отношений, но описать ее контуры я вам не смогу – существует бесчисленное множество факторов и событий, которые повлияют на ее характер. Капитализм находится в нокауте, однако, как мы будем выбираться из него – покажет время. Полагаю, что на это у нас есть 20–30 лет.
Впрочем, некоторые уже осознают, что мы стоим на развилке. И они понимают, хотя бы интуитивно, что в такой момент согласованные действия позволяют однозначно выбрать то или иное направление. Можно сказать, что решение принято, даже если слово „решение“ звучит слишком антропоморфно.
Период системного кризиса можно представить себе как арену, на которой ведется борьба за выбор новой системы. Пусть последствия этой борьбы по самой своей природе непредсказуемы, но суть борьбы совершенно очевидна. Мы стоим перед выбором. Детальное описание альтернатив невозможно, но попробуем обрисовать их в самых общих чертах.
При всем при том главная задача, которую нам следует поставить перед собой и перед своей совестью, – это борьба против трех основных видов неравенства в мире: неравенства полов, неравенства классов и неравенства рас/национальностей/религий. Это самая трудная из всех стоящих перед нами задач, поскольку никто из нас не безгрешен и не безупречен. Кроме того, препятствием для этой борьбы служит вся унаследованная нами мировая культура.
Наконец, мы должны бежать как от чумы от идеи о том, что история на нашей стороне, что мы неизбежно придем к разумному и справедливому обществу в том или ином обличье. История не принимает ничьей стороны. Через сто лет наши потомки могут пожалеть обо всем, что мы сделали. Наши шансы на построение миросистемы, более предпочтительной, чем та, в которой мы живем, составляют в лучшем случае 50 на 50. Но и 50 на 50 – это много. Мы должны поймать удачу за хвост, даже если она попытается от нас сбежать. Что может быть полезнее этого?»
66
Цит. по: Капитализм находится в нокдауне: Беседа с И. Валлерстайном // The New Times. 2009. № 34.
Интеллектуальному миру были предъявлены два суждения. И что же мир? Смолчал. Боязлив оказался перед смелостью неортодоксальных выводов. Ученая публика и не предполагала, что гегелевская диалектика на новой, глобализационной основе, используя кризис, вытащит вновь «проклятые» вопросы об экономическом и социальном неравенстве, об усталости и шаткости капитализма. Растерянность обрекла интеллектуалов на поиск смыслов, но, увы, не в связи с этими вопросами.
Пока же мы видим одно: глобальные коммуникации, чтобы стать полезными в условиях кризиса, вынуждены корректировать свои коды. Но как они после этой коррекции будут восприняты массами? Здесь значительную роль играют их настрой и их контроль.
МАССОВОЕ ОБЩЕСТВО – УСЛОВИЕ ГЛОБАЛЬНОГО КОНТРОЛЯ МАСС
Итак, для того чтобы обеспечить глобальный контроль масс, важно добиться не только технологичности массовых коммуникаций, максимально мобилизовать существующие возможности «паблик рилейшнз», но и обеспечить существование в каждой стране массового общества, его непрерывное развитие, его доминирование над обществом гражданским. Наличие такого общества является необходимым условием продвижения глобальных ценностей – внесуверенной демократии, рынка как мерила жизни, таланта, права, добра, духовности.
Что такое массовое общество? Массы – трудящееся большинство населения – на всех этапах исторического развития человечества являлись объектом борьбы, потому что выступали решающей силой социального прогресса. В течение XX столетия в определении понятия «массы» столкнулись два подхода: социологический и социально-психологический. Ряд исследователей, основываясь на теории толпы, разработанной Г. Лебоном, Г. Тардом и К. Юнгом, утверждают, что понятия «масса» и «толпа» идентичны.
Но есть социологи, ориентирующиеся на позицию Б. А. Грушина, утверждающего, что «массы – это ситуативно возникающие (существующие) социальные общности, вероятностные по своей природе, гетерогенные по составу и статистические по формам выражения (функционирования)» [67] . Близко этому и такое определение: масса – это объединение людей не по социально-классовому, а по функциональному, политикопсихологическому признаку; в массу объединяются люди из разных слоев и классов, охваченные в тот или иной момент действием общих политико-психологических факторов [68] . Но и здесь, по сути, имеется в виду тождественность массы и толпы.
67
Грушин Б. А. Массовое сознание. М., 1987. С. 234–235.
68
См.: Ольшанский Д. В. Массовые настроения переходного времени // Вопр. философии. 1992. № 4. С. 8.
Есть еще одна своеобразная точка зрения, когда масса и народ признаются понятиями идентичными: подавляющее большинство населения, проживающего на территории одного государства, составляет народ, который можно характеризовать как массу Исследователи, придерживающиеся этого взгляда, апеллируют к В. И. Ленину, который, по их мнению, использовал понятия «масса» и «народ» как синонимы [69] . Но, по Ленину, масса – это совокупность трудящихся, особенно наименее организованных и просвещенных [70] . Масса делится на классы, считал он, и противополагать массу и классы можно, лишь противополагая громадное большинство, вообще не расчлененное по положению в общественном строе, категориям, занимающим особое положение в этом общественном строе [71] .
69
См.: Яковлев А. И., Кириллов Н. П. Сознание народа. Томск, 1999. С. 104.
70
См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 193.
71
См. там же.