Глотка
Шрифт:
Мистер Штенмиц, которого я видел, когда бывал один, обязательно выходил из-за своего прилавка и начинал гладить меня по голове, по рукам, по груди. Его огромная бородатая голова находилась слишком близко от меня. И мне всегда казалось, что стоявшие в лавке запахи крови и сырого мяса усиливались, когда Штенмиц приближал ко мне свое лицо, словно мясник ел сырое мясо и пил кровь.
– Пришел повидать своего друга Хайнца, – говорил он, поглаживая меня по щеке. – Ты ведь не можешь долго быть вдали от своего друга Хайнца, правда? – И он больно хлопал меня по ягодицам. Затем его толстые пальцы лезли мне в карманы. У него были самые светлые, самые водянистые голубые глаза, какие мне когда-либо приходилось видеть. – У тебя есть два доллара? И на что же эти два доллара? Может, на то, чтобы твой друг Хайнц показал тебе сюрприз?
– На
Пальцы его продолжали тем временем шарить по моим карманам.
– Надеюсь, там нет любовных записочек? – приговаривал он. – Фотографий хорошеньких девочек?
Иногда я видел в лавке несчастного мальчика, отданного на попечение мистера и миссис Штенмиц, которым платили за это деньги, и при виде этих несчастных Билли или Джо мне хотелось сразу же убежать оттуда. Одного взгляда на этих детей было достаточно, чтобы понять: с ними что-то случилось. Они были словно высушенными и какими-то плоскими, будто их прогладили утюгом. Эти мальчики были не слишком чистыми, их одежда всегда была либо велика, либо мала им. Но самым страшным было то, что они не были похожи на живых людей, глаза их не светились, кто-то словно выпил из них соки, выкачал жизнь.
Увидев имя мистера Штенмица в подзаголовке сообщения об убийстве, я был изумлен и заинтригован, но главным чувством, которое я испытал, было облегчение. Теперь мне не придется больше ходить одному в мясную лавку. Не придется испытывать неприятное волнение от необходимости ходить туда вместе с родителями и видеть то, что видят они – персонажа из фильмов с С. Обри Смитом в переднике мясника, и в то же время видеть другого, ужасного Хайнца Штенмица, подмигивающего мне из-под надетой на лицо маски.
Я был рад, что он умер. И в то же время он казался мне недостаточно мертвым, чтобы это могло удовлетворить меня окончательно.
8
На этом убийства вроде бы прекратились. В последний раз надпись «Голубая роза» появилась над входом в лавку «Отличное мясо и домашние колбаски Штенмица». Человек, писавший эти странные слова над телами своих жертв, казалось, выполнил свой план или же гнев его иссяк, получив удовлетворение. Но Миллхейвен ждал, когда случится еще что-нибудь. Все ждали, пока упадет с ноги второй ботинок.
И он упал примерно через месяц с жутким грохотом. Мои самые яркие воспоминаний о том жутком годе после выписки из больницы навсегда остались в статьях в «Леджере», раскрывавших предысторию убийств «Голубой розы». Журналисты обнаружили в этих убийствах скрытую закономерность и очень радовались своему открытию. Однако даже они не могли не испытывать шока по поводу неожиданной развязки этой истории. Я очень много читал в тот год, но ничего не изучал настолько внимательно, как статьи в «Леджере» об этих убийствах. Это было ужасно, это была трагедия, но это была в то же время чертовски увлекательная история. Она стала моей историей, историей, которая чуть не открыла для меня мир.
Как только в очередном номере газеты помещалось продолжение истории Уильяма Дэмрока, я вырезал заметку и вклеивал ее в мой ставший в последнее время довольно толстым альбом. Мама считала, что семилетний мальчик, способный интересоваться такими ужасными вещами, и сам не менее ужасен. Отец считал, что вся эта история – позор для его родного городка. Он не хотел иметь к этому никакого отношения. Он отказался вдруг от всего в этой жизни, включая нас. Вскоре отец потерял работу лифтера в отеле «Сент Элвин» и практически перестал жить дома. Даже до увольнения отец начал проявлять все признаки того, что становится одним из пьянчужек, собиравшихся по вечерам в Тоннеле мертвеца. А после того как его уволили и он переселился от нас в квартиру на Олдтаун-уэй, отец на какое-то время просто растворился среди этих людей. Правда, он никогда не пил в самом Тоннеле мертвеца. Отец носил свою бутылку, обернутую в коричневую бумагу, по разным другим местам в районе Равнины и на границе с южной частью города. Но одежда его вечно была мятой и грязной, он редко брился и постепенно стал выглядеть старым и опустившимся.
В статьях с первых страниц «Леджера», которые я наклеил в свой распухший альбом, описывалось, как детектив из отдела по расследованию убийств, ведущий дело «Голубой розы», был найден сидящим за письменным столом в своей запущенной квартире, находившейся
Иногда человеческая жизнь напоминает книгу.
* * *
В последующих статьях описывалось весьма неординарное прошлое детектива Дэмрока. Его настоящее имя было Карлос Розарио, и он был не рожден, а как бы выброшен в этот мир на морозный январский ветер – какой-то пожелавший остаться неизвестным житель Миллхейвена увидел полумертвого ребенка на берегу Миллхейвен-ривер. Этот человек, добравшись до ближайшей забегаловки с телефоном, вызвал полицию. Прибыв на место, полицейские обнаружили под мостом мать мальчика – Кармен Розарио, умершую от множества нанесенных ей ножевых ранений. Это преступление так никогда и не было раскрыто. Кармен Розарио была проституткой, нелегально иммигрировавшей из Санто-Доминго, и полиция только делала вид, что пытается разыскать ее убийцу. Безымянного ребенка, которого работник социальной службы, забравший его из полиции, назвал Билли, передавали с тех пор из одного дома в другой – людям, которые брались ухаживать за такими детьми. Он вырос жестоким подростком с сексуальными проблемами, чей живой ум, казалось, служил ему лишь для того, чтобы навлечь на него беду. Встав перед выбором – тюрьма или армия, – он выбрал армию, и там жизнь его изменилась. Он взял фамилию своего последнего отца и стал Билли Дэмроком, а Билли Дэмрок умел использовать свой ум уже не на то, чтобы попасть в беду, а на то, чтобы спасти собственную жизнь. Он вернулся из армии с полной коробкой медалей, множеством шрамов и с твердым намерением стать полицейским в Миллхейвене. Я думаю, ему хотелось вернуться в Миллхейвен, чтобы разобраться спустя много лет, кто же все-таки убил его мать.
Если верить отчетам полиции, Дэмрок не мог убить мою сестру Эйприл, потому что он убивал только тех, кого знал.
Монти Лиланд, убитый перед входом в «Часы досуга», был мелким преступником, одним из информаторов Дэмрока. В начале своей карьеры, до того, как его перевели из полиции нравов в отдел расследования убийств, Дэмроку не раз приходилось арестовывать Арлетт Монаган, проститутку, убитую за отелем «Сент Элвин». Впрочем, связь между ними казалась призрачной даже самим полицейским – многие сотрудники полиции нравов не раз арестовывали Арлетт. Было высказано предположение, что Джеймс Тредвелл, пианист из команды Гленроя Брейкстоуна, был убит потому, что видел, как Дэмрок убивает Арлетт.
Но самые красноречивые связи существовали между Дэмроком и двумя его последними жертвами.
За пять лет до того, как произошли убийства «Голубой розы», Баз Лейнг прожил целый год вместе с Уильямом Дэмроком. Эту информацию передала полиции экономка, уволенная Базом Лейнгом. Экономка утверждала, то эти двое были больше чем просто друзьями, потому что ей никогда не приходилось менять больше одного комплекта постельного белья, да и ссорились они как кошка с собакой. Или как собака с собакой. Миллхейвен – городок с консервативными нравами, и Баз Лейнг потерял в результате этих публикаций половину своих пациентов. Хорошо, что у Лейнга были деньги – те деньги, из которых он платил жалование уволенной экономке и на которые содержал большой дом с видом на озеро, – а через какое-то время многие пациенты вернулись к нему. Кстати Баз Лейнг всегда утверждал что его пытался убить вовсе не Уильям Дэмрок. На База напали сзади в темноте, и он потерял сознание, прежде чем успел что-нибудь сообразить и уж тем более разглядеть. Однако Баз был уверен, что нападавший был намного крупнее его самого. Баз Лейнг был шести футов трех дюймов ростом, а Дэмрок – на три дюйма ниже.