Глоточек счастья
Шрифт:
«Моим салом меня же и по мусалам. Просрал рельсы», – думал, шагая, он. Жаба прямо-таки внутренности выворачивала наизнанку. Иван почувствовал, что нужно что-то сделать, иначе он просто помрёт от душевной боли, ну и вдруг прямо осенило его! И чтобы снять напряжение и тяжесть с сердца, он, стесняясь самого себя, но ничего не могши поделать, приступил к осуществлению мгновенно родившегося в мозгах плана дьявольского.
Что было духу пустился Иван Иванович бегом вокруг гаражей, дабы зайти в них с противоположного хода, и оттуда к Дубову обратно понёсся. Осуществив свой манёвр, запыхавшийся, он взволнованным,
– Ребята! Ребята! Труба дело! Рельсы мусора ищут по гаражам, кучкой с другого конца идут. Скоро здесь пидарасы будут!
Майор Дубов был хоть и туговат на результативную творческую мысль, но быстро сообразил, чем грозит поимка.
Растаскивание государственной железной дороги – это пусть не тюрьма: офицера не посадят за это, но кровушки выпьют море. Позор на всю Дальнюю Авиацию! Понизят в должности. Снимут звание. Отправят по недисциплинированности на полпенсии на дембель. Двадцать лет безупречной службы—кобелю под хвост, а ею гордился майор.
– Ребята! Яму рыть! Рельсы закапывать! Следы заметать! – скомандовал он голосом, не терпящим пререканий и требующим полного и беспрекословного подчинения. Прекрасно слётанный экипаж с полуслова понял своего командира и заработал чётко и слаженно, так, как положено в полёте, когда на борту беда. Сенопузенко, увидев, что нахлобучка его удалась, почувствовал заметное облегчение на душе и решил окончательно устранить остаточные неприятные ощущения. Он зашёл в гараж Дубова и налил себе сухого винца. Минут пять смаковал его и чувствовал, как потихонечку человеком нормальным делается.
«Да, – подумалось ему, – что любовь, что жаба. Было у меня такое, когда крутил любовь с женой нашего полкового врача. Как перевелись они, тоже места себе найти не мог. Отошёл, совсем не знаю как».
И вот сейчас душевная боль как тогда была, хоть и вызывалась не высоким чувством.
Разобравшись с винцом, вышел Иван Иванович из гаража, и каково же его удивление было, когда он плоды работы экипажа увидел. За каких-нибудь десять минут яму выкопали, рельсы украденные положили в неё и снова землёй засыпали. Двадцать штук совсем не маленьких, а очень даже здоровенных железяк, словно испарились. И что самое интересное: на месте хранилища тайного маленькое деревцо красовалось. Самое настоящее, с листочками и веточками. Хотя и не большое, но всё-таки не саженец там какой-нибудь.
На такое могут быть способны только лётчики, и притом исключительно Дальней Авиации, а не иной менее значительной, например, истребительной или транспортной. Лишь они, спаянные в совместной борьбе за жизнь, когда в считанные секунды выкладываться приходится, могут совершить такое. Приказ командира был выполнен блестяще, так же, как он должен быть выполнен в воздухе.
У Ивана снова защемило под ложечкой, он даже на некоторое время забыл про ожидающий его борщ. Ему срочно захотелось сделать ещё какую-
нибудь гадость, а Дубов вновь Сенопузенко обнял и заворковал благодарно:
– Спасибо тебе, Ваня! Век не забуду! Друг, ты мой, драгоценный! Должник теперь я твой по гроб жизни! Какие стрессы, Ваня, перенёс! Хорошо, ребята – огонь. Не один раз в самолёте вместе горели, и чего только не было, всегда – огонь! Они и на земле – огонь! Сам видишь! Чёрт с ней, с комиссией, Ваня, давай нажрёмся прямо сейчас да напряжение снимем. Нам, Ваня, сам бог велел!
Иван меланхолически слушал причитания Дубова и наконец выдал такое, что едва не стоило ему жизни.
– Да брось ты, сосед, так волноваться. Нажрёмся, успеем ещё. Я вот сейчас домой схожу, борщечка хряпну, а потом и накушаемся. Ну, а ты успокойся пока да рельсы вырой – я пошутил ведь. Не было ведь никаких ментов.
Высказывание Сенопузенко произвело на экипаж ошеломляющее впечатление. В лётчиках мгновенно вспыхнуло чувство отвращения к шутнику. Видели они себя победителями реальной опасности, а оказалось, что над ними просто посмеялся какой-то негодяй, заставив выложиться по полной программе, как клоунов. Такого оскорбления снести было невозможно, и, пока в головах ошеломлённых авиаторов только собирались в кучу мысли, майор Дубов, приняв решение страшное, к Сенопузенко подошёл. Взял его одной рукой за шею, а другой за жопу да так и понёс в гараж к себе, как мышонка, с ярко выраженной брезгливостью. Там, закрыв за собой дверь на засов, зажал он голову несчастного капитана между колен, а двумя свободными руками кусок парашютного фала взял и петлю из него сделал. Затем хладнокровно и без раздумий командир корабля гвардии майор Дубов повесил гвардии капитана Сенопузенко на перекрытии новом – на рельсе, ночью экипажем его украденном.
Что в гараже происходило, видеть было нельзя. Не кинулся туда никто, так как опешили все и стояли как заколдованные. Дубов же тем временем вышел, заглянул ещё раз в гараж и затем дверь запер. На неё он повесил громадный, нестандартный замочище, который владельцу под стать был, и после сказал спокойно:
– Ребята, идите домой, отдыхайте, – и ушёл.
Дубов, хотя и был в запарке, но прекрасно сознавал, что за повешенного техника светит не только конец нормальной жизни, но и трибунал, и тюрьма; но по-другому он поступить не мог.
«Пусть тюрьма. Но как после ребятам в глаза смотреть, коли по-другому сделать? Ведь как они меня уважают! Как отработали чётко! Пусть помнят про своего командира. В их глазах лишь таким образом я человеком смогу остаться!» – так грустно размышляя, Дубов шагал домой.
А оторопевший экипаж наконец вышел из оцепенения. Лётчики поняли, что командир сотворил что-то страшное, скорее всего, просто убил соседа, и потому их дико потянуло в гараж, чтобы, если ещё жив Сенопузенко, помочь ему. Но как? Самодельный замочек на гараже можно было сбить только из пушки. Поэтому экипаж пошёл по более реальному пути.
– Мужики, ломай ворота! – неистово заорал правый лётчик Бревнов.
Так же оперативно бревно нашли и принялись таранить деревянную, обитую железом дверь. На тринадцатом ударе она поддалась, и ватага в гараж влетела. Лётчик Бревнов, узрев висящего Сенопузенко, моментально отчекрыжил верёвку авиационным ножом, и Иван в руки коллег упал. Бездыханное тело вынесли, положили под посаженное дерево и стали, кто как мог, приводить его в чувство.
В экипаже майора Дубова никто не умел, как следует, искусственное дыхание делать, но всем очень хотелось вернуть капитана к жизни, дабы командира своего горячего от неминуемой каталажки спасти.