Глоточек счастья
Шрифт:
Часть, в которой служил капитан, в прекрасной климатической зоне стояла, очень собой Полтавщину напоминающую, откуда сам родом был. И хотя выветрились у Ивана Ивановича все воспоминания о детстве за долгое время службы, однако одна тоненькая, но небывало прочная ниточка связывала его с Украиной. То Оксана – жена, хохлушка ортодоксальная, которая непревзойдённо умела готовить настоящий украинский борщ.
Иван Иванович очень любил это блюдо, приготовленное именно Оксаной, и считал его чем-то неземным, волшебным, сказочным. Потому даже не позволял себе капитан наслаждаться им ежедневно, дабы обыденным не сделать. Лакомился борщом гвардии капитан
В одну из таких суббот проснулся он и, потягиваясь, звонкий голос Оксаны услышал:
– Иван! Сбигай в гараж за часныком! Якый борщ бэз часныка?
Молча с кровати встав, оделся муж и в гараж пошёл, который вплотную к городку военному примыкал. Шёл капитан медленно. Он был в прекрасном расположении духа. Во-первых, предстоял борщ, а, во-вторых, душу грело сознание того, что вчера два лопастных чехла стащил и выгодно продал их цыганам. Ещё он также упёр два десятка сигнальных ракет. А они товар, что надо. Это Иван Иванович хорошо знал. «Пусть только лук корейцы соберут, – размышлял капитан, не спеша к гаражу шагая. – Они, когда бабки есть, на развлечения не скупятся. А пока полежат пускай, времени своего дождутся. Навар высший получится. И вообще жизнь прекрасна. И утро сказочное. И борщ предстоит чудесный. А на следующей неделе ещё один уволоку чехол, ещё ракетками разживусь. Ну а в конце месяца спирт по группам распределять. Аж целых три канистры выгадаю! Лафа – одно слово!»
Так в эйфории блаженных размышлений Иван Иванович медленно двигался к гаражу. Ни с того ни с сего ему вспомнился разговор двух чеченов, которым в прошлом году загнал он две пары хромовых сапог и самолётный чехол. Оба они работали на винзаводе и, как и положено порядочным чеченам, волокли оттуда государственное вино и спирт.
Иван Иванович вспомнил, как Муса, любящий выпить, спорил с Магомедом, любящим курить анашу. Утверждал один: водка лучше, а другой – анаша.
Рассмеялся в душе тогда капитан Сенопузенко и снисходительно очень подумал так: «Эх! Не кушали вы, бусурмане, правильного украинского борща, вот и спорите потому! Не соображаете, нехристи, что ничего его лучше нету!»
Эти приятные мысли пробудили в душе желание пропустить стаканчик припрятанной в гараже водочки. Добравшись до дубовой, обитой железом двери его, сунул капитан в карман за ключами руку да так и обмер: внимание его полностью переключилось на кучку тонких рельсов, лежащих у соседнего гаража. Рядом с ними курила и балагурила небольшая компания офицеров во главе с командиром корабля майором Дубовым, соседом Сенопузенко, который был на редкость весел и рассказывал какой-то очень похабный анекдот. Окружающие дружно хохотали, посыпая свой смех отборным авиационно-техническим матом.
«Рельсы! Боже мой! Это ж те самые рельсы с узкоколейки с Малгобека», – подумал он, и сердце сдавила жаба. Это были рельсы, про которые он в шутку рассказывал майору Дубову, выпивая недавно с ним после работы. Плакался тогда сосед, что перекрытия гаража сгнили и что денег нет новые купить, а украсть негде. Вот возьми Иван Иванович да посоветуй про узкоколейку малгобековскую, которая травой заросла. Несколько лет, почитай, без присмотра и не функционирует. По ней раньше рабочих на нефтедобывающие установки возили, нынче же так затянуло её землёй, что даже самих рельсов не видно. Утащи их, так нескоро хватятся. Вот и перекрытия вам! Не подумал тогда Иван, что сосед его, неповоротливый и инертный Дубов, сможет так быстро этой информацией воспользоваться. Не подумал, что так всерьёз её примет и ночью со своим экипажем переволокёт к гаражу своему добрую сотню метров.
«Язык мой – враг мой! – казнился теперь Сенопузенко. – Не скажи я ему про рельсы, так сам бы возил и возил. Сколько бы наскирдовал добра! Эх! Вот это просрал! Простодыра!»
Жаба снова сдавила душу. Суббота явно намеревалась испортиться, несмотря на предстоящий волшебный борщ.
Иван исподлобья посмотрел на курящую компанию, и взгляд его встретился с глазами майора Дубова. Светились они простодушной радостью и выражали бурную благодарность, ясную Сенопузенко без слов. Дубов подошёл к соседу, обнял его и прижал к себе:
– Спасибо тебе, Иван, за совет. Здорово ты мне помог. Выкрутился я благодаря тебе. Гараж поправил, завалился бы не сегодня—завтра. И дочь в институт отправил поступать. С женой уехала. Последние деньги выгребли. В кассу взаимопомощи залез, теперь там в кабале глухой. Ни копейки не дают больше. А так, благодаря тебе, я выкрутился. Спасибо, Иван. Мало того, что перекрытия заменил, так продали ещё чеченам два десятка. За спирт поменяли. Заходи, выпей! Это не ваша гидролизная гадость. Настоящий пищевой спирт. Твой друг Магомед давал, привет тебе передавал и ещё чехлы просит.
Иван за добрых полтора десятка лет, которые он знал Дубова, ни разу не слышал от него столь длинной тирады.
«Вот как гондон обрадовался», – недовольно подумал он.
После небольшой передышки Дубов, как бы извиняясь, вновь схватил соседа за руку и потащил его в гараж.
– Что же это я разговорился-то, а о деле молчу? Заходи, Иван! Пей!
Сенопузенко молча зашёл в гараж Дубова. На столе он увидел чуть начатую двадцатилитровую бутыль спирта и рядом ещё одну, такую же, непонятно с чем.
– А что это у тебя там за напиток? —спросил капитан соседа своего хлебосольного.
– Это – вино сухое. Чечены в придачу дали. Молодцы, мужики, нежадные! – пояснил Дубов.
Иван налил себе полстакана спирта. Разбавил его водой и выпил. Не помогло. Жаба только сильней давила…
– Ну да ладно, спасибо тебе, сосед, пойду я, – сказал капитан, – нельзя мне в эти выходные здорово отрываться, комиссия, понимаешь, летит из корпуса. Проверка предстоит большая, боюсь, что за воскресенье не отойду. Сам знаешь, какие у нас порядки. Вот уже год прошёл, а я чехол Магомеду списать не могу. Другая жизнь пошла, сосед. Хреновая.
– Да брось ты хандрить, Иван! Какая она тебе хреновая? Гляди, сколько всего у нас есть! Надо – возьми домой, сколько хочешь, мне не жалко, мы завтра ещё намылились на Малгобек за рельсами. Ты в доле. Как-никак, это ты в дело душу вдохнул.
Дубов ходуном ходил от радости и никак понять не мог странной меланхолии соседа, явно поглотившей всё его существо. Ему даже в голову не могло прийти, что Сенопузенко жаба может давить, обычная жаба людская, которая спит порой в душах особей человеческих, словно мишка в берлоге, и с рёвом просыпается иногда, когда здорово ей почивать мешают. Но откуда о том могло быть известно простому русскому офицеру, которого военная жизнь полностью разучила вдаваться в тонкости, чего бы это ни касалось только. Сенопузенко выпил ещё и пошёл в гараж. Там он достал чеснока, вышел, замкнул за собой дверь и домой двинулся.