Глоток дождя
Шрифт:
Черняк и раньше бывал на разъезде. Перебрасывался с Гайнцем прощупывающими репликами, бродил в лабиринте роялей, собранных Вайкисом под навесом. Встретиться с самим музыкантом не удавалось.
Сегодня на подходе к разъезду Черняку послышались мелодичные фразы губной гармоники. Музыкальных склонностей у обходчика не замечалось. Может быть, Вайкис? Перрон загораживало станционное здание. Только приблизившись к его закопченным стенам, Юзин и Черняк увидели необычайное для разъезда многолюдье. На импровизированной арене — скатерти, расстеленной на бетоне, — показывал акробатический номер мальчик в клетчатом трико. Нехитрый мотив, который они слышали, на губной гармонике наигрывал
— Не удивляйтесь, — любезно объяснил Вайкис. — Он малость не в себе, война вывернула его наизнанку. Шарахается от всех малознакомых.
Юзин грубо возразил:
— Какой он ни есть — плевать! Но этот пожарник таскается за нами и что-то вынюхивает. Ждет, чтобы ему прищемили нос? За этим дело не станет.
Черняк заметил, как встрепенулся Гайнц, почувствовав угрозу в голосе Юзина. Вайкис рассмеялся.
— Вы заинтриговали несчастного.
Гайнц не выдержал:
— Мне рассказывали, что в горящем доме погибла его семья. Он ищет виновников злодеяния.
Каркачева, поохав, прервала этот разговор:
— Маэстро, вы обещали музицировать. Мы ждем! — она безбожно исковеркала немецкую фразу.
— Не смею отказать даме, хотя я зарекся играть. Серьезная музыка теперь никому не нужна, разве что птицам и Хельмуту, которому иногда требуется снотворное, — Вайкис похлопал Гайнца по плечу. — Я буду играть довоенное...
Музыкант пододвинул к белому с золочеными ножками роялю грубо сколоченный ящик, поерзал на нем, усаживаясь поудобней, прикоснулся к клавишам и извлек из инструмента раздумчивые аккорды.
Заиграл Вайкис что-то церковное, по всей вероятности, фортепианное переложение хорала, заплетая созвучия в прозрачную умиротворяющую мелодию. Но вот в звуковую ткань хорала проникли болезненные, нестройные акценты, нервировавшие, по-видимому, музыканта, потому что самозабвенность, с которой он начинал, улетучилась, и в его посадке, в движениях рук проступила напряженная манерность. Черняку почудилось, что диссонансы вторгались в хорал помимо воли Вайкиса, а тот пытался скрыть это, снова и снова возвращаясь к чистым печально вибрирующим звукам.
Затихла последняя нота, и Нарцисса Викторовна захлопала Вайкису.
— Вы — великий, невероятный пианист! Вы чародей! Музыка, исторгнутая вами, заставляет стремиться к совершенству!
Вайкис поднялся с ящика и поклонился.
— Оказывается, мое искусство нравится не только птицам. Весьма польщен, что оно тронуло вас.
— Вы учились где-нибудь? — спросил по-немецки Андрей.
— Как же, учился, и не где-нибудь, а в Варшавской консерватории! Эти годы священны для меня, я дышал, бредил музыкой! Но война, война, — Вайкис помрачнел. — Костел, в котором я был органистом, разбомбили «юнкерсы». Знаете, как мне пришлось зарабатывать? Какой-нибудь солдафон давал очередь, и я угадывал количество выпущенных пуль. Подсчитывали гильзы, и, если я не ошибался, совали подачку — бутерброд, сигарету...
— Разъезд — не самое удачное место для хорошего музыканта, — посочувствовал Андрей, — вы заслуживаете лучшего.
Вайкис снисходительно разъяснил:
— Я удалился сюда сознательно — подальше от глупости людской. И если играть, то для себя. А полезные дела можно творить всюду. Видите инструменты? Смахнуть пыль, заменить лопнувшие струны, настроить — и они будут служить! Это — спасенная музыка.
— Откроете магазин музыкальных инструментов?
— Нет-нет! Что вы! Все меркантильные хлопоты возложены на комиссионера Квача. Я исполняю обязанности санитара: ищу инструменты в заброшенных жилищах, транспортирую, придаю товарный вид.
— Вам легче! — воскликнула Каркачева. — А наши поиски все еще безрезультатны. Официальные власти пытаются убедить меня в том, что грузовики с музейными ценностями уничтожены фашистами. Не верю!
— Я слышал об этом, — протянул задумчиво Вайкис. — Если не ошибаюсь, мой комиссионер Квач осведомлен о людях, которые несли ответственность за этот груз. Что-то он рассказывал. Но что? Не помню...
— Как вы сказали? Квач? — всполошилась Каркачева. — Комиссионер? Еще одна легкокрылая надежда! Землекопы, которых я наняла, перекидали горы грунта и ничего не нашли. Три дня рылись у стен рыцарского замка. Местный житель заявил, что фашисты припрятали там цинковые ящики.
— Вы доверчивы, — снисходительно усмехнулся Юзин. — Этот «местный житель» просил вознаграждение за так называемые сведения?
— Разумеется, я заплатила ему! Предмет поиска, сударь, стоит того! Я не верю, что грузовики сожжены. А если и так, ящики с грузом все-таки могли уцелеть.
— Сколько болот кругом, — пробормотал Вайкис, — в них исчезнут, как песчинки, города. Боюсь, вас ждут огорчения.
— Ничего не желаю слышать, — отмахнулась Нарцисса Викторовна. — Впрочем, извините, я погрузила вас в прозу своих забот. Поиграйте еще! Пускай здесь, на безымянной станции, в краю, по которому прошелся молох войны, соединит нас таинство искусства! Воскрешайте наши души, маэстро!
— Те души, которые еще можно воскресить, — бросил отрывисто Гайнц.
...Когда разъезд остался далеко позади, а звуки рояля затихли, Андрей сказал Юзину с утрированной эмоциональностью:
— Не скрипите сапогами, не нарушайте девственного покоя лесов! Не бряцайте затворами, пусть дриады сладко спят в беседках, увитых виноградной лозой! Давайте вкушать блаженство и неведение!...
Юзин от души хохотал.
— Точно, любит красивости дамочка.
Для встречи с Грошевым было выбрано заросшее бузиной и черемухой стрельбище. Лето вступило в свои права и здесь, в затишке, жарило во всю. Андрей стянул с себя рубашку, залез в тень угрюмого бетонного щита, испещренного пулевыми шрамами. Юзин последовал его примеру и, воспользовавшись вынужденной передышкой, заснул. С трехдневной щетиной на обветренном лице и слипшимися от пота волосами, Леонтий Петрович выглядел неважно: непрестанная беготня изнуряла.
Неторопливо оглядывая защитные насыпи стрельбища, тропинку, по которой они пришли и на которой должен был вот-вот появиться Грошев, Андрей думал, что внешне спокойное стрельбище дышит угрозой, а бетонный щит, похожий на ладонь великана, кажется ловушкой, готовой каждую секунду прихлопнуть жертву. Даже звук метался меж насыпей в панике, бесконечно резонируя.
— По-моему, не Грошев!
Догадка подтвердилась. На шлаковый пятачок перед бетонным щитом выскочил мотоцикл, — на нем был Митрохин. Миша заглушил мотор и направился к ним.