Глубинка
Шрифт:
— Вадим, ты идешь? — послышался звук удаляющихся шагов. Я рискнул приподнять голову, но увидел лишь два силуэта. — Если он нас видел, оставаться тут не стоит.
Но Вадим не двигался с места.
— Если он нас видел, мы должны догнать его, разве нет?
— Это не тебе решать. И не мне.
— Но вы здесь старший, Степан Аркадьевич, как же так? Спустим Дину, она его вмиг отыщет!
Степан Аркадьевич, казалось, заколебался. Тем временем, к этим двоим подошел еще один участник.
— Ну, что тут? Ого, следы!
— Игорь, тебе где положено находиться? Ты отвечаешь за южное направление! Неужели ты думаешь, что мы тут без тебя… — но договорить Степан Александрович
«Бабах!» — где-то за спиной вновь прибывшего Игоря раздался ружейный выстрел. За ним последовали новые: второй, третий, четвертый — а после них возбужденные крики, перемежаемые собачьим лаем.
— Что там, бл…, происходит?! — Игорь развернулся и секунду спустя исчез в кустах. За ним последовали Степан Аркадьевич и, с секундной задержкой, Вадим. Последнему, впрочем, уходить явно не хотелось, но приказ есть приказ.
Подождав, пока стихнут шаги, я вскочил на ноги и, пригибаясь, кинулся к спасительным кустам, но, кажется, поторопился.
— Вон он! — раздался за спиной вопль Вадима. — Я же говорил, он здесь! Убегает, ловите! Ах, черт, ружье разряжено! Где собака?!
Глава IX: Новый друг
Только отбежав на порядочное расстояние от этого странного лагеря, я смог ненадолго остановиться и перевести дух. Пот катился ручьями, застилал глаза, дыхание сбилось. На щеке горел свежая ссадина шрам — след хлестнувшей по лицу ветки. Я прислушался — вроде тихо. Ни шума, ни криков, ни собачьего лая. Даже странно немного. Решили не рисковать и уйти? Возможно. Но пока существовал хотя бы небольшой риск, что меня все еще ищут, следовало двигаться, по возможности, путая следы.
Погони я почему-то совсем не боялся. Мною внезапно завладело ощущение странной нереальности происходящего. Как будто я сижу сейчас перед экраном телевизора, смотрю остросюжетный фильм и лишь переживаю за героя фильма, а не являюсь этим героем сам. Как будто не в меня пятнадцать минут назад стреляли боевыми патронами и не меня хотели убить — это все происходит с тем парнем. И парню этому я бы не позавидовал.
Стараясь сбить с толку возможную погоню и не вывести преследователей к Зуево, я побежал в сторону озера, рассчитывая впоследствии пройти вдоль берега, после чего снова углубиться в лес. Но исполнить свои планы до конца не получилось. За спиной совершенно отчетливо послышался собачий лай. Вот и все. Они рядом, совсем близко. Феноменальное везение закончилось, дальше нужно полагаться только на расчет.
Не имея даже теоретических знаний о том, как ведется охота (и, уж тем более, о том, как правильно поступить, если охотятся на тебя), я действовал, скорее, интуитивно, чем логически. Свернув чуть правее, минут через десять я выбежал на берег Черного ручья, мерно журчащие воды которого в лунном освещении выглядели особенно зловещими. Но сейчас было совсем не до мистики: собачий лай становился все громче, вот-вот покажется его источник. Пора вспомнить о том, что «у меня тоже есть пушка».
Ручей в том месте, где я к нему вышел, имел ширину метра три, не больше, а вот глубину определить на глаз не получилось — темно. Лезть в ледяную воду наугад? Рискованно. Тем более, противной ноющей болью напомнила о себе не полностью зажившая нога, морозить которую, наверное, не стоило. Но до ноги ли, когда за спиной сердитые дядьки с ружьями?
Выход нашелся в виде большого корявого дерева, росшего на берегу: одна из его ветвей протянулась над водой аккурат до противоположного берега. Древолазаньем я никогда не увлекался, но, как говорится, нужда — лучший учитель, поэтому полез, никуда не делся. Сначала было не очень
Ждать пришлось недолго. Как бы успешно ни преодолевал я водную преграду, на это ушло несколько минут, и погоня почти настигла свою жертву. На берег выскочила тень, в которой я признал собачью. Кинувшись к кромке воды, тень отпрянула и залилась громким лаем. Потеряла след, не иначе. Из леса, скрытые темнотой, ей ответили возбужденные голоса людей. А я взвел курки. Прости, собачка, выбора у меня нет: либо ты, либо я. Псина продолжала брехать: снова учуяв чужака, она яростно облаивала послужившее мне переправой дерево. На секунду она замерла, словно услышав что-то. Удар приклада в плечо, затем второй. Выстрелов я не слышал. Вот и все.
Уходим.
Завернув еще несколько петель, я вышел к берегу озера. Где мои преследователи, как далеко Зуево — я не знал. Тело горело от макушки до пят, похоже, снова поднялась температура, во рту привкус желчи. Хотелось броситься в воду, смыть с себя всю грязь, всю мерзость. Мысли исчезли, в центре головы билась лишь одна. Я только что убил живое существо. Осмысленно и добровольно. Лишил жизни лишь за то, что оно встало у меня на пути. И пусть это была обыкновенная собака, пусть даже это была злобная и опасная собака, натасканная нападать на людей — мне было наплевать. Я знал, на что иду, и не колебался ни секунды. Но сейчас было больно, будто пули, предназначенные ей, попали в меня. Лишь сделав что-то, начинаешь осознавать настоящую цену совершённого.
Пройдя с полкилометра вдоль берега, я снова ушел вглубь леса и бродил примерно час, прежде чем смог безбоязненно повернуть в сторону дома. Мои преследователи не были настоящими охотниками и, лишившись собаки, они тут же потеряли след, но я не хотел рисковать. Наконец, наткнулся на дорогу и понял, где нахожусь. Невдалеке виднелись надгробия старого кладбища, на которое мы, будучи детьми, ходили ночью тайком от взрослых. Крошково.
Вернувшись домой, я первым делом затопил баню, и сидел внутри, пока она не прогрелась. Угореть от дыма я не боялся. Лишь попарившись и помывшись, почувствовал себя легче. Спал как убитый, однако проснулся (был полдень) с мыслями об убитой собаке. Казалось бы, самого чуть не пристрелили, выжил — радуйся, но не так все просто. Пытаясь отвлечься, пошел рубить дрова, однако это не помогло, работа валилась из рук. Плюнув, пошел домой и снова лег, окончательно отдавшись невеселым мыслям.
Никто не знает, за какой чертой спокойствие переходит в равнодушие: то, что больно ранит одного, другой даже не заметит. Для кого-то гибель живого существа, будь то человек или комар — рядовой случай. Естественный отбор. Естественный. Для другого любая смерть — трагедия. Все мы когда-то были детьми, а дети по природе своей жестоки, они не понимают смерти и не умеют ценить чужую жизнь. Это естественно. Но дети взрослеют. Рано или поздно они должны осознать простую, казалось бы, вещь: убивать может любой, воскрешать же не умеет никто. И человек, существо разумное, как никто другой, должен следовать простому правилу природы, гласящему, что убийство допустимо лишь в целях выживания. И это естественно. Но выживал ли я, когда нажимал на курок?