Глубинный путь
Шрифт:
— Что «но»? — спросил Аркадий Михайлович.
Я был удивлен. Сколько я помнил, Шелемеха всегда говорил очень уверенно и ясно, без пауз и умолчаний.
— …но я согласен с аргументами Макаренко, — подумав, сказал он.
— Отчасти вы правы, — задумчиво сказал профессор. — Макаренко фантаст. Поэтому у него перспектива больше. Зато Самборский непревзойденный мастер любого конкретного дела.
Мое любопытство в отношении того, кто из военных поддерживает Макаренко, было удовлетворено.
Шелемеха
— Мальчик выздоравливает, хотя выглядит очень плохо и говорить еще не может, — охотно ответил профессор. — К нему никого не пускают. Это Томазян, как мне кажется, распорядился, чтобы Тараса никто не видел.
— Когда же выяснится наконец, как он попал с поезда в больницу?
— Не знаю. Я сам этим очень интересуюсь.
— Когда можно будет с Тарасом говорить, вы, Аркадий Михайлович, позовите и меня.
— Хорошо.
Я обратился к профессору с той же просьбой и получил его согласие. Тем временем мы подъехали к гостинице, и я вышел из машины.
В гостинице портье сообщил мне, что меня ожидает дама. Очень удивленный, я быстро поднялся в приемную.
Действительно, в пустой приемной, повернувшись лицом к окну, стояла женщина. На ней было элегантное пальто из серого каракуля и такая же шапочка. По-видимому, она очень внимательно всматривалась в сумеречную темноту за окном, а может быть, глубоко задумалась, потому что обернулась только тогда, когда я подошел совсем близко и спросил:
— Простите, вы хотели…
Я не договорил. Она порывисто обернулась. Представьте себе мое удивление — передо мной стояла Лида Шелемеха.
— Да, Олекса Мартынович, у меня к вам просьба.
— Зайдемте ко мне.
13. Разговор с Лидой Шелемеха
Не сняв пальто и не слушая моих приглашений присесть, Лида остановилась посреди комнаты. Светлые пряди волос, выбившись из-под шапочки, прикрывали ее ухо и щеку. Сильная электрическая лампочка освещала девушку, давая возможность видеть каждую черточку ее лица.
«Зачем она пришла, что случилось?» — думал я, но, не решаясь спросить, заговорил о заседании комитета.
В глазах Лиды блеснул интерес. Перебив меня, она спросила:
— Разумеется, Ярослав был там?
— Макаренко? Был.
Она прошлась по комнате и зажгла настольную лампу.
— Электричество режет мне глаза. Погасите, пожалуйста, верхний свет.
Я поспешил выполнить ее просьбу. Лида села в кресло и достала из сумочки конверт.
— Я прошу вас передать это письмо инженеру Макаренко. Я хотела послать письмо почтой, но не уверена, что оно до него дойдет.
Я был удивлен. Зачем ей передавать письмо? Ведь она могла поговорить с Макаренко, тем более что он живет в этой же гостинице и уже, вероятно, дома.
— Вас удивляет моя просьба? Я уезжаю на два месяца в Ессентуки. Мой поезд отходит на рассвете… А я уже десять дней не могу увидеться с Ярославом.
— Почему? — вырвалось у меня.
— Инженер Макаренко занят работой, — с иронией сказала Лида. — Десять дней назад он исчез, чтобы поработать над своим проектом. Я думала, что сегодня он вернется к себе в гостиницу, но, оказывается, он снова звонил сюда, что еще несколько дней его не будет.
Для меня это было новостью. Правда, я знал, что Макаренко много работает, но о его исчезновении ничего не слышал.
— Это манера инженера Макаренко, — с горечью сказала Лида. — Свою работу он ставит превыше всего.
— Да, он много работает. Энергичный и настойчивый человек.
— Возможно… Когда он появится, пожалуйста, передайте ему письмо. Вы ведь соседи… И… я надеюсь, вы никому не расскажете об этом маленьком поручении.
— Обещаю, — торжественно сказал я.
Она отдала мне письмо.
Некоторое время мы молчали. Потом Лида встала и протянула мне на прощание руку. Я не знаю, что меня толкнуло на это, но у меня вырвалось:
— Лидия Дмитриевна, я перед вами виноват.
— В чем? — удивленно посмотрела она на меня.
Я помолчал, досадуя на свою несдержанность.
— У меня ваша сумочка… которую вы потеряли у моря…
Лида вспыхнула.
— Уверяю вас, никто об этом не знает. Я хотел ее вернуть, но не знал, чья она… Потом догадался… Мне очень совестно…
— Вы прочитали письмо, которое там было?
Я склонил голову. Последовало долгое молчание.
— Верните мне его, пожалуйста.
Пришлось вытащить из шкафа большой чемодан и достать из него сумочку, которую до сих пор я так старательно оберегал от чужого глаза.
Лида открыла сумочку, перебрала ее содержимое и вынула письмо.
Читала она его долго и внимательно. Сидя против нее, я видел, как менялось выражение ее лица. Наверное, это письмо было для нее очень ценным. Да иначе и быть не могло.
Я любовался Снежной Королевой, как называл ее Ярослав Макаренко. Правда, болезнь уже отразилась на ней, а может быть, и взаимоотношения с Макаренко сыграли роль. Я вспомнил слова Барабаша, что при диабете больному нельзя нервничать, очень вредны острые душевные переживания, так как они усиливают болезнь, ускоряют ее развитие.
Лида дочитала письмо, сложила его и положила в сумочку, с которой пришла сюда.
— Вы не в претензии, что я забираю вашу находку?
— Лидия Дмитриевна!