Глупости зрелого возраста
Шрифт:
С каждым днем Николай все меньше походил на полковника, и все сильнее смахивал на отставного ефрейтора. Во-первых, он оказался редким скупердяем.
Он регулярно проводил у меня вечера, ужинал. И никогда не привозил к столу продукты. Цветами, конфетами, подарками так же не баловал.
Хотя, Николай кушал немного, меня такие расклады напрягли. Приличный человек в чужой дом должен являться с гостинцами. Тем паче, если его там систематически кормят.
«Расквитался» за сьеденное Николай практически через месяц, сводив меня в театр. И в последующем придерживался такой же тактики: суммарный
Вторым недостатком Николая было критиканство.
Мало того, что этот тип питался у меня, так он еще постоянно зудел: чай не того сорта, воду из крана надо фильтровать. То одно плохо, то другое. Сплошные капризы. Я сразу заявила: «Не хочешь мой чай — приноси свой. Вода не по вкусу — покупай какую хочешь». Мужик поперхнулся от возмущения, но ничего, принял информацию к сведению, притащил пачку белого чая, с тяжким сердцем оставил у меня. Через неделю спросил: «Ты, наверное, уже выпила мой чай?» Я в ответ: чужим не пользуюсь, к тому же, предпочитаю кофе. Человеку просто от души отлегло. Мне напротив, стало совсем тошно. Мелочность Николая была просто отвратительна.
Однажды он пригласил меня в театр, как обычно без предупреждения. Я была не одета, вымотана двумя встречами с клиентами и к тому же голодна, но (ох, уж эта любовь приносить себя в жертву) согласилась. К условленному месту я приехала точно в срок и, не обнаружив Николая, сразу же позвонила.
— Ты где?
— Ползу по соседней улице, тянучка.
— Скоро начало.
— Ты бы не могла пока купить билеты? Я деньги верну.
Услышав про деньги, я вмиг остервенела. Пригласил даму в театр, называется. Стою, жду, сама должна платить за билеты и, между прочим, приличную сумму. А вдруг у меня с собой нет столько?
В общем, купила я эти дурацкие билеты, смотрим спектакль, он молчит, про деньги ни слова. Я тоже молчу, не просить же, в конце концов. Представление закончилось, подъехали к моему дому, попрощались. И тут амнезия вдруг прошла.
— Я же должен тебе … — сказал Николай и достал кошелек. Но не открыл, а стал крутить в руках и нести всякую чушь. По-моему, стараясь заболтать ситуацию. Я еле удержалась от грубых замечаний. Положение хоть плач. Водить его в театр я не нанималась, но и жлобихой выглядеть совсем не хотелось. Скрепя сердце, я уронила многозначительно:
— Мне уже пора.
Николай, как большой актер в трудном месте, взял паузу. Наверняка наполненное грустью мужское молчание взывало к гуманному женскому началу, может даже к гражданской совести, и требовало произнести магическую формулу: не надо денег, все в порядке.
Я вздохнула, ну что за напасть, и ляпнула:
— Если собираешься вернуть мне деньги, то сейчас самое время.
Николай обреченно открыл кошелек.
— Ну конечно, это же это я тебя пригласил.
Наполненные невыразимой тоской, интонации говорили: как порядочный человек я с тобой рассчитаюсь. Но, если и ты — человек порядочный, то уместно разделить расходы поровну.
Не уместно! Жрал Николай за мой счет. И не спрашивал при этом, на какие шиши я покупаю продукты. Но этого я конечно, не сказала! Хотяо хотела неимоверно!
В общем, он вернул часть денег, часть зажал, мол, нет с собой, и целую неделю изображал склероз. Когда я уже махнула на все рукой, произошло чудо, Николай отдал долг.
Но куда больше скупердяйства меня раздражали постоянные просьбы Николая. Первая просьба прозвучала спустя неделю с начала знакомства. После вкусного ужина и интересной двухчасовой философской беседы о сущности бытия, Николай на прощание небрежно, будто озвучивал не свое, а мое желание, предложил:
— Собери-ка мне на дорожку: рыбки, мясца немножко…
От подобной бесцеремонности я растерялась (все было куплено за мои кровные) и послушно поплелась на кухню паковать продукты. Однако только один раз. Очередную заявку, прозвучавшую довольно скоро, я пресекла на корню.
— Все очень вкусно, — оглядывая убранство стола, объявил Николай. — Ты мне собери … — взгляд гостя пробежался по тарелкам. Засим последовал перечень.
Мило улыбнувшись, я ответила:
— Я не даю еду на вынос.
Николай опешил.
— Что?
Пришлось повторить.
— Не даю еду на вынос.
Николай натужно улыбнулся.
— Ну, представь, я буду кушать, и думать о тебе. Неужели ты этого не хочешь? Взгляд ухажера излучал лукавое кокетство. Он не сомневался в своем умении вить из женщин веревки и в праве это делать. И был прав. Всякая нормальная женщина мечтала бы кормить такого красавца и кулинарными талантами торить дорогу к его сердцу.
Я быть всякой не собиралась.
— Не хочу, — ответила. — Если ты хочешь думать обо мне, то не обязательно делать это во время еды.
Ира, дай мне то, Ира, дай это… — постоянные просьбы доводили меня до бешенства. Был бы у человека еще талант к нищенству и приличный арсенал манипулятивных средств, так нет же. Все делалось на уровне дешевой самодеятельности. Купи, говорит мне, домашние тапочки. Я буду приходить к тебе, и надевать их. Я ему с точно такой же интонацией отвечаю: купи себе домашние тапочки сам. Потом увидел, как я в перчатках резиновых мою посуду и сразу же: если у тебя есть запасные — дай мне. Я говорю: они рваные. Ладно, машет рукой — хоть такие. И так все время…
Впрочем, справедливости ради, надо отметить: вряд ли Николай понимал, что творит. Слишком уж естественен был он в своей потребительской сущности. Слишком похож на ребенка, который, увидев игрушку, требует: мама, купи. Он так и делал: подводил меня к прилавку кондитерского отдела, смотрел проникновенно и томным голосом сообщал: я так зефир люблю. Как в такой ситуации надо поступать? Покупать зефир или изображать проблемы со слухом?
Я все время хотела поговорить откровенно, но откладывала. Как же, за три прошедших года это был единственный более-менее приличный роман. Потом, я, как последняя идиотка, верила, что все придет в норму, утрясется. Я старалась не думать, не замечать очевидного: этот человек старается использовать меня и, что только мое воинствующее стремление к равноправию, мешает осуществлению его плана.