Глупости зрелого возраста
Шрифт:
— Как вам будет угодно.
Глава 5. На тонущем корабле
Оборвав минорный дождь, вторник явил миру мажорное солнышко. Оно залило благодатным светом вселенную, пробралось даже в потаенные глубины человеческой души.
Иван проснулся в прекрасном расположении духа. Вчерашняя решительность не ушла, напротив, окрепла. Мысли о поездке в Харьков вызывали радостное волнение. Об Ире Ильин не думал. Красивая женщина с зелеными глазами осталась в
«А если Тома пошлет меня куда подальше? — Уволенное альтер эго не желало сдаваться без боя и на пути в забвение огрызалось. Старалось напоследок уколоть больнее. — Рано радуешься, еще ничего неизвестно»
Увы, хеппи-энды легко организуются только в кино. Потому исключать печальный финал не приходилось. В угоду ему следовало разработать план Б под названием: «Как жить, если в Харькове ничего не поучится?»
— Не буду я разрабатывать никакие планы! Все будет, так как нужно! — оповестил пустую комнату Ильин и на всякий переключил мысли на работу.
«Жаль журнал, — подумал и вздохнул горько. — Я его поднял, сделал, а они закрывают».
Проекты, как дети, привязываешься к ним всей душей.
«А вдруг я больше никогда не буду главным редактором?» — обнаружив новый объект, сомнения с удовольствием переключились на него.
«Не буду и не надо, — отмахнулось рациональное начало. — Стану обозревателем, буду сотрудничать с несколькими издательствами, как-нибудь выкручусь. А станет совсем трудно, пойду в продажи».
На этой радужной конструктивной ноте Ильин быстро встал и начал собираться на работу.
В офисе царило похоронное уныние и сосредоточенность. Уткнувшись в мониторы компьютеров, народ изучал предложение кадрового рынка и обсуждал вакансии. Так как Ивана вопросы будущего трудоустройства пока не волновали, он отправился к Рубаняку за инструкциями.
— Что я должен делать конкретно? — поставленный ребром вопрос привел Севу в замешательство. Хмурый после вчерашнего, с помятым с похмелья лицом, Рубаняк потер ладонью щеку и сердито буркнул:
— Хрен его знает.
— А точнее?
— Рязанов приказал журнал закрыть, а что делать с последим номером не сказал.
Ильин чертыхнулся в полголоса.
— Замечательно. И сколько мы будем ждать ценные указания?
— Сколько потребуется.
— А как быть с материалами? Их, между прочим, писать надо, вычитывать, верстать. На это, простите, требуется время.
Сева поморщился.
— Писать ничего не надо. В случае чего возьмешь пару-тройку статей из интернета.
— Как из интернета? — возмутился Иван. — У меня приличный журнал, а не дерьмо собачье.
— Был приличный, да сплыл. И вообще, отстань от меня, Ильин. Иди к себе, пей чай, плюй в потолок и ожидай распоряжений руководства. Едва оные появятся, тебя поставят в известность.
— А как же с заявлением об уходе?
— Ни как. Надо будет — отработаешь две недели. Не надо — свободен.
— Но мне надо завтра быть в Харькове.
Рубаняк поморщился, он уже устал от разговора.
— Пиши за свой счет. В понедельник, с утра, чтобы был. Понял?
— Еще бы, — обрадовался Ильин.
Выходя, он столкнулся в дверях с Сологубом. Тот был хмур. Синяк под глазом набрал силы и полыхал отчаянным фиолетовым отливом.
*
— Вызывали?
— Ты меня прости, — Сева поднял виноватый взгляд на Генриха. — Дурак я полный.
Зазвонил телефон, разряжая неловкую паузу. Сева поднял трубку, буркнул «да» и вернул трубку на место.
— Ну что, мир?
— Я с тобой не воевал, — холодно ответил Сологуб.
— Ну, прости, бес попутал. Бывает.
— Ладно, проехали.
— На счет Ирины мы договорились?
— Нет, — Генрих отрицательно мотнул головой.
— Драться нам из-за нее, что ли? Не много ли чести?
— Не надо говорить гадости. Ира этого не заслужила, — парировал с отстраненной интонацией Генрих.
Это было спорное утверждение, но и оно позволяло завершить конфликт.
— Ладно, не буду, — согласился Сева.
Оба понимали, что ссориться сейчас не время, но и восстанавливать прежнее приятельские отношения желания не возникало.
— Василий Иванович тебе уже предложил что-то? — спросил Сева, как можно более равнодушно. Однако плохо скрытую ревность утаить было сложно. Его задело, что Рязанов до сих пор не призвал его пред ясны очи, не предложил новое место. Обычно, если шеф интересовался кем-то, то намерений своих не скрывал.
— Как планировалось, пойду финансовым директором на новый завод, — отмахнулся Генрих.
— Обо мне разговор был? — невнимание Рязанова с одной стороны было не особенно приятно; с другой, развязывало руки. И, наконец, сулило новую перспективу.
У Рубаняка всегда получалось руководить людьми. В тридцать лет он стал начальником цеха крупного предприятия, в тридцать пять занял должность главного инженера. Он уходил на завод к восьми утра, возвращался к ночи; часто выпивал, иногда развлекался в бане с комсомолками-активистками. Завел даже «военно-полевую жену». На возмущенные замечания законной супруги Сева сокрушенно вздыхал: такая работа. Он искренне верил, что по-другому нельзя. Все кто «попал в обойму», то есть так или иначе делали общественную или профессиональную карьеру, жили так же: пили, гуляли и «зашибали» деньги. Последнее оправдывало все. Рубаняк купил машину, дачу, кооператив, возил семью каждый год в Крым и считал себя отличным мужем и отцом.