Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Дядя Ваня мягко взял его руку в свою, поглаживая её, тихо заговорил:
— Понимаю и твоё состояние, и горе отца Карима. Он обвинял себя в том, что послал сына сообщить о найденном в Анхоре трупе. Сам отправил Карима в пасть зверю.
— Можно ли было ждать?! Почему мы бездействовали? Ведь после спасения Рустама они там замучили двух человек, Карим был третьим… Рустам рассказывал, что делают они с людьми… Почему же промолчала ташкентская группа революционеров? Это же организация!
В Москве давно бы пресекли такое явление…
— А ты думаешь, мы бездействовали?
— А Карима нет…
— Прокурор вынес определение на арест Крысенкова, только болезнь начальника края помешала арестовать его. А потом должен был состояться суд. Гласность, печать бы поднялась…
— Ничего бы вы не добились. Крысенкова признали бы ненормальным. Обычное дело — посадить в психиатрическую больницу, пока общественность не успокоится, и выпустить. Это же ясно…
— Мы получили указание переправить тебя за границу. Рисковать твоей жизнью не будем.
— Всё равно меня сцапают. Им уже известно, что я убил…
— Несомненно. Ты позаботился оставить свою визитную карточку. Теперь тебя ищут. По линии даны телеграммы, в поездах шпики. По железной дороге путь уже отрезан.
— Вот я и говорю — сцапают…
— Поедешь горами. Елена Сергеевна просила передать, что выедет поездом, якобы домой, а сама сойдёт на одной из станций и поедет в кочевье Молдабека. Там встретитесь.
Опять заскрипела лестница, появились Буранский и Рустам. Поздоровавшись, Буранский заявил:
— Всё подготовлено. Сейчас Арип отвезёт тебя к Нурмату. Оттуда с Глуховым пройдёте к Евсееву. Конь будет под седлом. В сопровождении старика киргиза поедешь в горы, А Соколёнок уже арестован…
— Как?
— Что ты выдумываешь?
— Говорю, арестован, в Мерве. При попытке к бегству в Персию.
Андрей понял. Хмурясь, спросил:
— Кого ты подсунул?
— Гм… подсунул? Что за выражение? Серёжа сам придумал. Пока внимание будет привлечено к нему, ты скроешься.
— Всё равно дня через два это обнаружится. Зачем Сергею страдать? Это не дело.
— Дело уже сделано. Вот Рустам принёс тебе снаряжение.
— Пускаясь в путь, надо подкрепиться. — Рустам разостлал скатерть. — Кушайте, пожалуйста. А потом одевайтесь, я пойду запрягать…
Рустам ушёл, а друзья принялись за завтрак. Буранский сообщил ещё одну новость:
— В ходжентском резервном батальоне отбывает воинскую повинность лихой кавказец Рагим-бек, он делегат второго съезда РСДРП, опытный революционер. Мы с ним разработали план митинга, организовать который поручено мне. Это отвлечёт внимание от дела Крысенкова.
Вскоре с балаханы спустились дядя Ваня и Буранский. Следом сошла закутанная в паранджу женщина.
Арип сидел на запряжённом в арбу коне и покрикивал:
— Эй, женщины, что долго возитесь? Пора!
Из ичкари вышли две женщины, как и полагается, в паранджах. Одна из них, пожилая, жена Арипа,
— Садись, Малахат.
Несмотря на длинную паранджу, мешавшую движениям, Малахат быстро по колесу арбы поднялась наверх и, протянув руку, помогла матери вскарабкаться. Неизвестная гостья ловко влезла на арбу и молча сидела, тщательно укрывшись под чачваном [14] . Рустам открыл ворота, арба затарахтела по дороге.
14
Чачван — волосяная сетка, закрывающая лицо.
С момента убийства жандармского ротмистра город, обычно тихий, точно встряхнув робость, буквально забурлил.
Участились сходки, о которых полиция узнавала с большим опозданием. Намечались забастовки и протесты на предприятиях. Среди интеллигенции появились кружки философии, литературы, краеведения. Но на собраниях этих кружков говорилось не о философии, не о литературе — там выносились порицания действиям местных властей. В городе распространялись листовки, их рассылали по почте всем начальствующим лицам, наклеивали возле учреждений.
Благотворительные общества участили устройство концертов, спектаклей и вечеров.
Военный губернатор негодовал:
— На кого опереться, кому доверять? Самые надёжные люди затевают смуту… Попробуй не утверди программы спектакля или концерта — сейчас же пойдут неприятности… Либералов развелось больно много.
— Позвольте, это дух времени… Жизнь идёт вперёд… — возражал собеседник.
Но губернатор только стонал, хватался за голову и спешно строчил объяснения высшему начальству. Пресечь мятежный дух суровыми мерами он опасался.
Весть об аресте Соколёнка взволновала рабочих и жителей города. Знали, что предстоит военно-полевой суд и казнь. Вскоре стало известно, что революционер Соколёнок не кто иной, как богатый, высланный из Москвы студент Громов. Этого участника всех благотворительных концертов хорошо знали и любили. Поэтому все политические и другие свободные кружки города срочно выносили постановления, вырабатывали петицию о смягчении приговора.
Совершенно неожиданно выяснилось, что задержан не Громов, а Сергей Древницкий, который со станции Мерв дал телеграмму Евсееву: "Удача поздравляю успехом приветом соколёнка".
Согласно данному по станции распоряжению о задержании человека с кличкой Соколёнок, Сергея задержали и направили в Ташкент. Через два дня его допрашивал следователь, и он показал:
— Зовут меня Сергей Древницкий. Ездил в командировку за семенами хлопка, называемого нами "соколёнок". Семена добыл и хотел обрадовать Евсеева, дал телеграмму.
Плантатор тяжело болел, и вызвать его не представлялось возможным. Следователь сам поехал в имение, где Евсеев подтвердил заявление Серёжи: