Гнев ангелов
Шрифт:
А на дне коробки обычно обнаруживался маленький сюрприз, который он лично выбирал для нее в модном бутике, а не в обычном большом универмаге. И Анжелина знала, что именно из-за этого он и ездил в такую даль, — чтобы найти для нее нечто такое, чего не было в местных магазинах: шарфик, шляпку или изящное ювелирное украшение, спрятанное, к примеру, в коробке конфет или печенья. Частенько он привозил книги — какой-нибудь толстый, в жестком переплете роман, которого ей хватит на неделю, когда их завалит снегом. Тронутая такими подарками, миссис Веттерс веселилась, представляя, как муж входит в дорогой бутик женской одежды, щупает разные шелковые и шерстяные вещицы, расспрашивая продавщицу о качестве и цене, или просматривает полки в книжном магазине, сверяясь со своим блокнотом, открытом на страничке со
Тут имелась одна тонкость. Ее подруги порой жаловались на отсутствие вкуса у своих мужей и их неспособность купить хоть что-то приличное на Рождество или к дню рождения, но Харлан всегда делал правильный выбор. Даже скромнейший из его презентов показывал, какое большое значение он придавал тому, чтобы ей угодить. За их долгую семейную жизнь Анжелина пришла к простому пониманию: муж много думал о ней, она всегда жила в его мыслях, и маленькие сувениры были всего лишь редким материальным воплощением ее глубокого и неизменного присутствия в его жизни.
Поэтому в день сезонной вылазки она, в свою очередь, готовила к возвращению Харлана вкусное жаркое и пекла пироги с персиками или яблоками, его любимые, не слишком сладкие, с хрустящей поджаристой корочкой. Они вместе ужинали, разговаривали, а позже занимались любовью, поскольку он относился к ней с тем же юношеским пылом.
Он по-прежнему обожал ее, даже когда она уже редко понимала, кто тот человек, что так ее любит.
В тот день дороги предательски обледенели, и Харлану пришлось тащиться в частную лечебницу на скорости, едва превышавшей скорость пешехода, причем пешехода преклонного возраста. Он испытал огромное облегчение при виде красно-кирпичного здания приюта, замаячившего наконец на фоне чистого голубого неба. На кустах и деревьях еще горели китайские фонарики, а слежавшийся снег покрывала сеть следов птиц и мелких млекопитающих. Со временем неотвратимость собственной смерти начала тяготить Харлана, и он вдруг обнаружил, что вождение машины дается ему уже не так легко. Ему не хотелось умереть раньше Анжелины. Разумеется, он не сомневался, что если такое случится, то их дочь позаботится о ней, поскольку Мариэль была доброй девочкой. Но Веттерс знал, что в редкие моменты прояснений его жена находит утешение в его повседневных визитах, и ему не хотелось усиливать ее смятение своим отсутствием. Он должен ездить осторожнее как ради нее, так и ради самого себя.
Стряхнув на крыльце снег с ботинок, Харлан вошел в приемную и поприветствовал Эвелин, хорошенькую темнокожую медсестру, которая дежурила в регистратуре с понедельника по четверг и каждую вторую субботу. Харлан на память знал расписание работы всех медсестер, и они, в свою очередь, могли сверять часы по времени его приезда или отъезда.
— Добрый день, мистер Веттерс. Как нынче идут ваши дела?
— По-прежнему сражаюсь за справедливое дело, мисс Эвелин, — как обычно, отвечал он. — Правда, сегодня на первом плане холод. Вы замерзли?
— Ужасно. Брр!
Харлан иногда задавался вопросом, не мерзнут ли темнокожие люди сильнее белокожих, но из вежливости никогда об этом не спрашивал. Он полагал, что это один из тех предметов, которым суждено остаться для него загадкой.
— Как моя старушка?
— Она провела тревожную ночь, мистер Веттерс, — сообщила Эвелин. — Клэнси посидел с ней немного и успокоил, но она плохо спала. Хотя когда я в последний раз к ней заходила, она дремала, значит, ей стало получше.
Клэнси работал только в ночные смены. Этот здоровяк неопределенной национальности обладал несоразмерно маленькой для своего тела головой и взирал на мир глубоко запавшими глазами. Впервые Харлан увидел Клэнси, когда тот в обычной одежде выходил из приюта, и старик в тот миг невольно испугался за свою жизнь. Клэнси выглядел как преступник, сбежавший из тюрьмы строгого режима, но, узнав его получше, Харлан обнаружил, что при грозной наружности
— Спасибо, что держите меня в курсе, — сказал Харлан. — Можно я пройду и посмотрю, как она там сейчас?
— Конечно, мистер Веттерс. Позже я принесу вам горячего чая с печеньем. Возможно, вам с женой захочется погреться и перекусить.
— Безусловно, мы были бы вам очень благодарны, — дрогнувшим голосом произнес Харлан.
От искреннего беспокойства этой молодой женщины у него защипало в горле, как обычно бывало, когда кто-то из персонала оказывал им подобные знаки внимания. Веттерс понимал, что оплачивает их услуги, но ценил то, что они не ограничивались служебными обязанностями. Он слышал, какие ужасные истории происходят порой даже в самых дорогих приютах, но никто здесь не дал ему ни малейшего повода для недовольства.
Старик быстро прошел по теплому коридору, стараясь не обращать внимания на боль в суставах и сырость в левом ботинке. Подметка слегка оторвалась. Раньше он этого не замечал. Хотя достаточно было бы пары стежков, чтобы пришить подошву. Веттерс жил экономно, главным образом по привычке, но также стремясь обеспечить оплату услуг в этом приюте, чтобы его жена смогла провести тут остаток своих дней. Он не истратил попусту ни цента из денег, взятых из таинственного самолета, хотя при мысли о них всегда противно сводило живот. Годы спустя он все еще ждал зловещей руки на своем плече, стука в дверь или голоса власти, облаченной в униформу, сообщавшего, что с ним хотят побеседовать об одном самолете…
В тот день он оказался единственным посетителем. По-видимому, состояние дорог удержало дома большинство людей, и сейчас Харлан видел, как одинокие пациенты дремали в креслах, смотрели телевизор или просто глазели в окна. Никто не вел даже тихих разговоров. Вокруг царила своего рода монастырская тишь. В одном крыле лечебницы, доступ в которое открывался с помощью набора определенных цифр на входной панели закрытой двери, жили наиболее беспокойные пациенты, склонные бродить по зданию в периоды замешательства или страха. Жена Веттерса находилась здесь уже пару лет, но по мере усиления болезни Паркинсона ее способность к блужданиям снизилась, и сейчас Анжелина не могла без посторонней помощи встать с кровати. Пожалуй, Харлан даже радовался тому, что она жила в открытых палатах: запертое крыло, при всех его удобствах, сильно смахивало на тюрьму.
Дверь в комнату его жены была незаперта. Прежде чем войти, Веттерс тихо постучал, несмотря на сообщение о том, что Анжелина спит. Сейчас, больше чем в прежние годы, он осознанно заботился о поддержании ее достоинства, ее права на уединение. Он понимал, какие душевные муки может вызвать внезапное вторжение в ее палату, особенно если она пребывает в том смутном состоянии, когда вовсе не узнавала его.
Войдя, Харлан увидел, что глаза жены закрыты и лицо обращено ко входу. Он с удивлением отметил, что в комнате слишком холодно. Здесь тщательно следили за обеспечением пациентам комфортной температуры — как зимой, так и летом. Большие окна держали закрытыми, и открывались они только специальными ключами, дабы помешать наиболее беспокойным пациентам высунуться наружу, повредив себе что-нибудь, или сбежать. Форточки иногда открывались для проветривания, но Харлан отметил, что сейчас они закрыты.
Он прошел в комнату, и дверь за ним с шумом захлопнулась. И только тогда Веттерс почувствовал чье-то постороннее присутствие. Он развернулся и увидел у стены вяло улыбающегося типа. Распухший багровый зоб на его горле походил на огромный, готовый прорваться кровяной пузырь.
— Присаживайтесь, мистер Веттерс, — сказал он. — Пора нам побеседовать.
Странно, но сейчас, когда худшее случилось, Харлан вдруг осознал, что не боится. Даже надеясь, что все как-то обойдется, в глубине души он знал: кто-то придет. Иногда в тех странных таинственных снах с преследованиями появлялся некий человек. Маячила его тучная фигура с ужасным выростом, искривившим раздутую шею. Такое обличье мог принять и искавший их мститель.