Гнев божий
Шрифт:
К полковнику подскочил низенький аварец-полицейский из оцепления — докладывать. Чернова уважали все, в том числе и не русские.
— Потом… — отмахнулся полковник, — потом доложишь. Хотя скажи, тебя как сюда вызвали? Ты как здесь оказался?
— Так мы тут рядом дежурили, товарищ полковник. Услышали выстрелы, поехали сюда. Тут нам сказали — раз приехал — вставай в оцепление.
— То есть не вызывали?
— Нет…
Полковник тяжело вздохнул.
— А что делать-то, товарищ полковник?
— Что делать… Стой, раз приехал. Потом рапорт напишешь.
— Есть…
Полковник пошел вперед, дыша смесью дыма, гари, выхлопных газов, цветов и жуткого запаха паленого мяса…
Трупы
Увидев Чернова, Проносов запнулся на полуслове — он, кажется, рассказывал, как его служба за год ликвидировала уже второго дагестанского амера и ликвидирует и третьего, и четвертого — как только их выберут. В общем, как бывший президент пообещал — мочить в сортире однозначно. Интервью он закончил, но как увидел Чернова, так и косился на него глазом, как косится лошадь, почуявшая волка.
Чернов тем временем подошел к расстеленному брезентовому полотнищу — никто не посмел его остановить, — посмотрел на обгорелые головешки, которые когда-то были людьми. Опытным взглядом заметил — две женщины, один подросток, от двенадцати до шестнадцати. Подростки тут тоже воевали — брали в руки оружие и воевали, они были даже страшнее, чем взрослые боевики, страшны безоглядным фанатизмом, подростковой жестокостью и готовностью умирать за то, во что верили. Нет ничего страшнее, чем подросток с оружием. Казаки — а в Махачкале теперь тоже были и казаки, и Союз ветеранов — не раз и не два сталкивались с такими вот подростками. Каждое такое столкновение заканчивалось кровью.
Конец интервью Проносов скомкал, Надежда нервно оглянулась, увидела Чернова и тоже помрачнела. Сунуться к нему она даже не пыталась — одного раза хватило. Чернов просто обошел стол, повернул ее к себе спиной, но не положил грудью на стол, а смачно приложил всей пятерней по заднице, а потом выгнал из кабинета. Были все-таки и те, кто брезговал.
— Что тебе здесь нужно? — недобро спросил Проносов, Чернов был его злейшим врагом, со своей нацгвардией и казачеством он вечно стоял у него на пути.
— Хочу поздравить тебя с очередной победой, — спокойно ответил Чернов.
— Когда я поздравлю тебя с твоей? — с ядом в голосе спросил генерал.
Чернов проигнорировал явный выпад в свою сторону.
— Ты ничего не хотел у них спросить?
— А что у них спрашивать? Это ты любишь спрашивать.
— Ты прав. Настанет время, когда я спрошу у тебя.
Двое мужиков с несколькими годами разницы в возрасте стояли друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, и даже подчиненные генерала Проносова замолчали, глядя на все это, на незримую дуэль двух мужчин.
Первым не выдержал генерал, он отвернулся, хотел позвать Бадаева и что-то ему поручить, но не для
Боже!
Человек в штатском, с приколотой карточкой пропуска стоял у бронетранспортера и не отрываясь смотрел на него. Он знал этого человека, хотя предпочел бы забыть, не знать… столкнуть это безумие в самые дальние тайники памяти, запереть их на сто замков, чтобы больше никогда и никак они не посещали его. Но это был именно он, человек из Грозного, постаревший, но все же он, стоявший и смотревший на него — он стоял, смотрел, и в глазах его тлело пламя.
Какое-то время он держалего взгляд, а потом повернулся и скрылся за бронетранспортером.
Что делать?!
Можно было бы кликнуть Бадаева или Мугуева и приказать схватить этого человека, сказать, что это террорист или координатор, или связник террористов, что угодно сказать, только бы они его схватили. Потом пытками заставить его заговорить… господи, какими пытками, этот человек будет молчать, его надо просто убить. Убить и все… и наплевать, что за ним придут другие и третьи… наплевать, что он продался, и дьявол явился за товаром.
Время платить по счетам…
Но самое главное — здесь был Чернов. Проклятый Чернов, он все сразу поймет… узнает. Рано или поздно… кто-то из них уничтожит другого.
Иногда генерала посещала мысль, что Чернов знает.
— Товарищ генерал…
Голос пробился в мозг через нарастающий шум в ушах — как при аварийной посадке…
— Потом… — отмахнулся генерал.
Украдкой глянул на Чернова — и с ужасом заметил, что тот неотрывно смотрит туда же, куда смотрел он сам, Проносов, в сторону астматически пыхтящего старым движком бронетранспортера.
Остаток дня у генерала получился скомканным. Сначала доложил ситуацию заместителю директора ФСБ, курирующему вопросы борьбы с терроризмом, получил от него похвалу, означавшую, что еще какое-то время его трогать не будут. Еще вчера он бы обрадовался, а сейчас ему было не до этого. Потом поговорил по телефону с представителем президента по региону, тот был в отпуске, в Швейцарии. Потом наскоро, не вчитываясь, подписал документы, которые ему подсунул адъютант — в числе их было такое, что волосы дыбом, проблема всех руководителей — порой подписывают документы, не читая. Зашла Кристина — у генерала и впрямь был «бес в ребро», иногда не по разу в день они работали с секретными документами, а сейчас генералу было не до нее, и он грубо отправил ее из кабинета. Потом достал из тайника в диване — в сейфе держать не рисковал — бутылочку настоящего дагестанского коньяка, не отравы, а того, что для себя и для друзей гонят. Хлебнул прямо из горлышка — не помогло. Не отпустило…
И ничего удивительного не было в том, что когда они сворачивали на освещенную, заасфальтированную улицу коттеджного поселка, где был и коттедж генерала — генерал, ехавший в «Субурбане», увидел, как, когда машина начала поворачивать во двор, в припаркованном на противоположной стороне улицы салоне черного «Мерседеса» что-то вспыхнуло.
— Внимание! Опасность, машина слева! — это заметили и охранники.
— Отставить, — сказал генерал, — стойте.
Несмотря на приказ генерала «Субурбан» все же въехал во двор, замыкающая кортеж машина осталась на улице, блокируя подход к дому. Ворота закрылись, вооруженные автоматами бойцы службы физзащиты ФСБ окружили кортеж.