Гнев и Голод
Шрифт:
Вальдман развернулся обратно к залу и незамедлительно принялся пробиваться через толпу. Кое-как протолкнувшись к стойке, он оставил на ней все свои нехитрые сбережения, а затем отправился обратно.
В тот момент, когда он возвращался за стол, то уже видел, как крепкий человек, судя по всему, с крепким подпитием вместо мозгов, стоит вразвалочку с ржавым мечом напротив стола с гоблином и очень настойчиво трясёт перед ним зажатым в руке аккуратным острым диском.
– Т-сы…мне…чщуть нос-с не от-т-тр-резал, урот мелкий! – нетвёрдо говорил он.
Грод не сводил с него наполовину лежащего на столе арбалета.
–
От холодного тона гоблина человек на минуту запнулся, но всё же нашёл в себе силы продолжить.
– Пл-л-л-ати, пока я т-тебе голову не с-снёс, проклятый зелёный в-в-выродок! – запинаясь, закричал пьянчуга.
Он постепенно начинал наливаться красным, а его меч плясал в руках всё более грозно и осмысленно. Гоблин же оставался спокоен, как молот, его жёлтые глаза не моргали, смотрели внимательно и точно.
– Всё сказал? – спросил наконец он, – Молодец, что лезвие вернул, а теперь пшёл отседова.
Даже в окружающем вокруг бедламе было слышно, как бродят мозги в голове пьянчуги. Его лицо уже не наливалось красным, оно багровело, буквально доходило до черноты. Вдруг взгляд человека замер, а его меч накрепко застыл в неподвижной руке.
– Да я-я-я, тебя-я-я-я…
И тут затылок гостя ощутил на себе гладкую металлическую тяжесть, а до покрытых густой растительностью ушей донёсся аппетитный многогранный механический щелчок.
– Мне кажется, мир вообще не слишком справедлив, – заметил Вальдман, отведя палец от курка револьвера, – особенно к тебе, особенно сейчас.
– Ты, это, слышь, э… – человек явно пытался выразить негодование, но тяжесть на затылке очень сильно ему мешала.
– Ты не в том положении, чтобы сейчас изъявлять какие-либо желания, дружок, – беззлобно предостерёг визитёра Вальдман, – Соизволь оставить диск на столе и покинуть нас. Живей.
Пьяница ощутил неимоверное облегчение, когда услышал, как револьвер со скрипом убирается в кобуру. И уже пошёл в указанном направлении, как вдруг Вальдман его окликнул.
– Если будут вопросы, – он указал на лежащие у входа останки несчастного арбалетчика, – вон, на него посмотри.
А потом всё стало как-то спокойнее, стол наполнился парящей едой, простой, но очень удачно приготовленной. Трактирщик поставил бочонок неплохого светлого пива, и, после первых глотков, разговор в тепле, свете лампв и мало-по-малу начавшемся шипуем вечере, потёк лениво и приятно.
– Давно не был в горах? – спросил Вальдман.
– С прошлой зимы, потом долго болтался по Империи, искал работу. Какой-то тихий год, даже подраться толком не с кем. Скука смертная одна. – праведно возмущался Грод.
– Смотрю, про последние новости ты вкусе, – ответил Вальдман, – странно, что орки таились всю зиму и высунулись только сейчас. Как думаешь, с чего бы?
– А чёрт его знает, – задумчиво проговорил Грод, – но, если слухи не врут, повыпотрошим мы Казначейство, хехе!
– Если честно, думается мне, как бы не выпотрошили нас, – так же задумчиво сказал Вальдман, – Слышал, хреновые вести из Крепости, там что-то вроде котла, не войти – не выйти. Врут, конечно, народ там отчаянный, таких глупостей не допустит, но есть приказ о том, чтобы гнать туда всех, кого не жалко. Сам читал недавно, знакомый показывал указ, и драгун, кстати, тоже.
– Эти-то лодыри нам зачем? – удивился гоблин, – Что эта начинка для деревянных пирогов будет делать в горах со своими лошадками? Снабжать орков провизией?
– Да всё ж лишние руки. – пожал плечами стрелок, – Мы так и так своё возьмём, сам знаешь. И кстати, не хочешь ли составить мне сегодня ночью компанию? На улице, далеко отсюда.
– А что так? – ехидно улыбнулся Грод, – По открытому небу соскучился? По холоду? Когда ты в последний раз спал по-человечески?
– Можно было бы, конечно, и тут заночевать, – сказал Вальдман, жуя дольку чеснока, – Но мне уж больно не хочется шагать по одной дороге с этими дефективными, как считаешь?
Аргумент оказался весомый. Гоблин почесал подбородок и хлопнул ладонью по столу.
– И то верно, – ответил он, – Как ночь настанет, двинем. А пока что у нас тут есть ещё дела…
Пировали долго, со вкусом, смаковали каждый кусочек мяса, каждую косточку вычищали до блеска. Сметая всё подчистую, оба друга думали про баррикады, рейды, укрепления, они считали, что для них это надолго станет последним вечером, проведённым в уюте, прежде чем они уйдут в бой.
Ночью два привычных к темноте существа двигались по мокрой траве сквозь затянутую тучами сырую, липкую ночь. Быстро, словно тени, спеша прочь от мирной жизни туда, где грохочут пушки, где летят стрелы и камни, где льётся кровь. Глаза, чернильные и огненно-жёлтые, глядели на тракт.
Они смотрели, как с песней идут, разгоняя факелами темноту, крепко сбитые шеренги солдат с мушкетами на плечах. Как огонь отсвечивает от кирас и шлемов отличной ковки, как прямо-таки пестрит их уставной, как ни странно, вид, и залихватские загнутые усы.
– Регулярная пехота, – подытожил Вальдман, – этих зря не посылают. Да что там творится, в этих чёртовых горах?
***
Утро застало Каценберг в густом, как сливочное масло, белёсом тумане, наполнявшем собой молчаливые горы. Белая мгла медленно протекала в ущельях, скапливалась в ложбинах и лениво ползла между укреплениями и стенами. В её причудливых иллюзиях острые скалы казались огромными горными великанами, которые намеревались наконец раздавить ощетинившегося меж ними злобного деревянного ежа, десятки глаз которого яростно светили фонарями во все стороны.
Временами, где-то среди безмолвных белых волн, показывались тени, они выходили на свет, оглядывались и уходили обратно. Тогда на их месте появлялись другие, более крупные, они тоже оглядывались, принюхивались и уходили в туман. Иногда из тумана доносились крики, скрежет, чавканье стали, входящей в плоть, порой слышались и выстрелы. Затем всё стихало, мгла заволакивала свет, и все тени исчезали, до тех пор, пока не показывались новые.
Никто уже и не помнил название того шахтёрского посёлка, который когда-то стоял здесь, прямо у подножья огромного горного хребта, простирающегося от Солёного Залива и вплоть до северного побережья Живого Моря. В том посёлке жили добытчики меди, летом они уходили вглубь гор, а зимой приносили обратно руду, а их жёны и дети выплавляли медь в слитки.