Гнев Нефертити
Шрифт:
Главный бальзамировщик посмотрел на него, оценивая как профессионал. Уадх Менех пережил немало опасностей. Ему было шестьдесят пять лет. За это время в царстве прошло восемнадцать эпидемий.
Стариков было легче препарировать, чем молодых, полных жизненных соков, с прочными апоневрозами и крепкой брюшиной. А этот уже был высушен снаружи — видимо, он долгие годы работал на солнце, а теперь, благодаря новой должности, стремительно вознесся.
Взгляд Уадха Менеха упал на предметы, которые Асехем держал в руке.
— Что это такое? — спросил он.
— Глаза фараона, — ответил главный бальзамировщик.
В этот момент два стеклянных шарика столкнулись друг с другом еле слышно, но все-таки этот звук был различим. Старик содрогнулся, как будто искусственные глаза могли недобро взглянуть на него.
— Да, действительно, — произнес он, делая шаг назад.
Затем он взглянул на остальных бальзамировщиков, которые прервали свою работу при появлении придворного.
— Я пришел, чтобы сообщить вам великую новость, — начал он, торжественно взирая на присутствующих, потом остановил свой взгляд на сосуде с содой. — Наша божественная царица стала регентшей царства.
— Бесконечна мудрость Атона! — воскликнул бальзамировщик.
Ремесленники подняли головы и хором повторили:
— Бесконечна мудрость Атона!
— Наша божественная госпожа, — продолжал Уадх Менех, — послала меня, своего покорного слугу, к вам узнать, как продвигается работа.
Писари записывали все сказанное на папирус.
— Мы уложимся в отведенное время, — ответил бальзамировщик.
Уадх Менех склонил голову с жалкими остатками волос.
«Избыток жира, — подумал про себя мастер бальзамирования. — Когда он попадет в мои руки, я его хорошенько почищу».
— Значит, через девять недель.
— Через девять недель.
На этом они распрощались.
Один из бальзамировщиков начал говорить о том, что власть в царстве окончательно перешла к женщинам. Сначала женоподобный царь, а теперь еще и регентша появилась!
Асехем сделал вид, что ничего не слышит. Подойдя к телу Эхнатона, он попробовал вставить глаз в одну из пустых глазниц. Потом отошел, чтобы полюбоваться эффектом. Вид был устрашающим. Один из бальзамировщиков так и застыл с открытым ртом.
— Кажется, что он смотрит на нас! — взволнованно воскликнул он.
— Да еще и видит! — прошептал Асехем.
На втором этаже Царского дворца друг напротив друга на вышитой циновке в центре огромного зала сидели мужчина и женщина. Они завтракали. Слуги, поставив блюда на стол, тут же удалялись за пределы слышимости голосов своих господ.
— Скоро нужно будет представить священнослужителям и народу Тутанхатона, — сказал Ай, обгладывая ножку жареного голубя.
Нефертити никак не отреагировала на это замечание, даже бровью не повела. Она медленно жевала голубиную грудку. Завтрак в основном состоял из жареной птицы и салатов. Прожевав, Нефертити сделала глоток вина.
— Это единственное оправдание твоего регентства, — снова заговорил Ай, грызя маленький соленый огурец.
В ответ — тишина.
— Ты навсегда избавишься от Сменхкары.
Нефертити посмотрела в окно. В ее памяти снова возникли события давно минувшего дня. Печальный день, в который разразилась гроза. Тогда Сменхкара царским указом был объявлен регентом. Это было немыслимо! Семнадцатилетний мальчишка — регент!
Тут она заметила наконец, что отец смотрит на нее.
— Я была бы счастлива, если бы он покинул Ахетатон, — сказала царица.
— Представление Тутанхатона в качестве фараона должно поспособствовать отъезду Сменхкары.
— Подождем конца мумификации и захоронения, — ответила Нефертити. — А мы можем отправить его в изгнание?
— Кого?
— Сменхкару?
Ай скептически воспринял эту идею.
— Тогда ему будут нужны земли и дворец…
Нефертити резко опустила кубок.
— Найди ему что-нибудь в Мемфисе.
— Это же город Хоремхеба, а у него с ним сердечные отношения.
— И что же? — Нефертити нахмурилась.
— А то, что они могут договориться. От такого союза только и жди неприятностей.
— Но тем не менее Хоремхеб согласился отстранить его от трона.
— Да! Благодаря мне! — Ай вдруг рассердился.
— Тогда выгони его! В Фивы.
— Я подумаю об этом.
Нефертити смотрела на открывавшийся за большой дверью пейзаж, на террасу царского дворца. А отец смотрел на дочь. Какая жестокость! Возможно ли, чтобы ненависть к Сменхкаре так сильно влияла на ее мысли?
— А пока я отправил ему его вещи, которые оставались в царских покоях. И его лошадей тоже.
Великодушие отца по отношению к бывшему регенту заставило Нефертити удивленно поднять брови. Она усмехнулась.
— Ну не можем же мы с ним обращаться, как с последним деревенщиной! — сказал Ай. — Священнослужители будут возмущены.
Нефертити отставила блюдо с голубиными косточками. Слуга подал ей чашу и кувшин с водой, чтобы она омыла руки, а другой слуга унес остатки кушаний и хлеба. Царица взяла красный финик из агатовой чаши с фруктами и впилась зубами в блестящий плод.
— Ты и так уже переступила допустимую черту в своих обвинениях, — добавил Ай, наклонившись к ней и хмуря свои густые брови. — Майя был потрясен.
— Я всегда подозревала, что у него душа как у старухи, — высокомерно заметила Нефертити.