Гнев Перуна
Шрифт:
— Земля ведь монастырская. Всё, что в ней и что на ней, всё монастырское, брат Фёдор.
Фёдор упал грудью на ложе, прикрывая телом выкопанные сосуды. И вздрагивал от глухих рыданий...
Нестор вылез из пещеры. Отступила его мечта о книгосборище. Все только о сытости живота хлопочут... о благе для тела. Забыли о душе. А в ней столько лукавства и коварства!
Возвратился в свою келию. Он ещё побеседует с Фёдором. Может, уговорит. Расскажет ему о великих древних народах, которые умели беспокоиться о своём грядущем тем, что хлопотали о Слове, а не о еде!
Слово — вечно! Оно остаётся жить и тогда, когда исчезает даже народ, сотворивший его...
Нестор зажёг свечи. Снова взялся за писало. Все мысли его были о киевском княжеском столе. Сильный, всевластный и талантливый Владимир Мономах был бы, наверное, нынче благом на Руси, которая колотится в ссорах и межусобных войнах. Но пусти его к власти — ромеи через него могут наложить руку на Русь. Сумеет ли он укротить своё честолюбие, которое возносит его и одновременно ослепляет?.. А Гориславич и другие? Полезут биться также за киевский стол. Снова будут нарушены заповедь и закон державы. Потому должны терпеть Святополка — во имя спокойствия земли. Ничтожный разумом сребролюбец и бабник! Позор земле, которой управляет ничтожный разумом правитель... И как ему, летописцу, прозреть грядущее?
Тяжёлые времена настают для них. Сердце его предчувствует приближение великих бед... предчувствует в большой тревоге...
Ворона потому и живёт долго, что ни в соколы, ни в орлы не рвётся. Святополк не искал ни славы полководца, ни славы мудрого книжника. Одна страсть владела его душой — богатство. Возможно, из-за того, что всю жизнь жил милостию богатычей — то бояр и купчин новгородских, то жалких лапотников в тех туровских драговинах, теперь жил милостию велеможных киевских бояр. Всю свою жизнь чувствовал себя нищим с пустым кошельком. Новые земли приобрести уже не мог — все они были разделены и переразделены между огромным выводком Ярославова гнезда. Потому был чувствителен к доходам, которые поступали с киевских торгов. А ещё посматривал на могучие киевские монастыри, которые богатели, гребли золото и серебро не только со своих земель и богатых постриженников, отдававшихся в руки черноризой братии, но и прихожан, тянувшихся к монастырям со всех земель.
Самой богатой была Печерская обитель. Её учёные монахи умели лучше других убеждать богомольцев в чудесах, сотворённых милостию Божию в стенах монастырских. Они лучше других умели исцелять людей от недугов, советовать мудро в беде... а князья, большие и малые, бояре также старались купить себе благосклонность обители. Потому и текла сюда серебряная речка... Явная и тайная...
Святополк давно искоса поглядывал недобрым оком в сторону пещер. А здесь поползли слухи: монах Фёдор откопал в своей норе большие сокровища. Древние кувшины золотые и серебряные, чаши, лагвицы дивной красоты... Откопал — и не хочет отдавать монастырю. Желает тайно вывезти их из обители...
Тысяцкий Путята возмущённо поднимал бороду. Земля ведь монастырю подарена, вишь ты, великим князем. Стало быть, те сокровища, что в княжьей земле лежат, князю и должны принадлежать. Зачем их отдавать монахам? Им богатство ни к чему. Им молитвы творить Богу, а не о сытости живота хлопотать... Сокровища должны принадлежать князю — и всё.
— Ты вот что сделай, князь. Ссориться с теми печерцами нам нельзя. Ты пошли туда своего сына Туровского... ну, Мстислава своего, от той девки. Пошли с отроками, и пусть они ночью тихо войдут в обитель и возьмут это золото. Зачем боголюбивым монахам богатство? Бог простит Мстиславу его грех — ибо сотворит Дело праведное: княжье должно принадлежать князю!
Святополк облегчённо хохотнул в кулак.
— А? Хорошо придумал. Справедливо! — Одно только было неприятно ему: что тысяцкий Путята этак непочтительно отзывается о его сыне...
Конечно, Мстислав родился не в браке, но он добрый и верный помощник князю-отцу во всём. Надеется, что сделается наследником рядом с его законными, брачными сыновьями. Но это лишь надежда. По правде и по закону русскому ему никакого удела не видать. Остаётся одно — обогащаться. Поэтому Мстислав ничего из рук своих не выпустит, тем паче — золото...
— Повелеваю Мстиславу своему...
Ночью отряд конников Мстислава остановился возле ограды монастыря, подалее от ворот и привратной башни, где была стража. Всадники тихо спешились, приставили высокую лестницу и начали один за другим перепрыгивать за ограду. Несколько человек осталось на месте, возле лошадей. В тишине ночи слышалось лишь осторожное позванивание колец на кольчугах всадников да постукивание тяжёлых мечей. Мстиславовы люди, как тати-разбойники, добирались к монастырским сокровищам в полном ратном снаряжении.
Но в пещерке отца Фёдора, кроме соломы на ложе из досок и пустой глиняной кружки, ничего не нашли. Мстислав сипло крикнул:
— Берите его! Вяжите... У нас расскажет...
Двор Святополчича знали все киевляне. Стоял он внизу, у Лядских ворот, упираясь стеной в огромный земляной вал. Высокий терем, выстроенный из сосновых срубов, которые рубили тут же, за Перевесищем, своей крышей возвышался над сторожевой башней ворот. Мстислав появился в Киеве вскоре после прибытия Святополка из Турова. Гульбища, пьяные оклики оглашали окрестные улицы и перекатывались в сосновый бор, начинавшийся за болотистой низиной. Ещё известен был киевлянам Святополчич как великий блудник. Он часто устраивал на девчат ловы, особенно во дни весенних праздников, когда за стенами города они начинали водить хороводы — у озёр и речушек. Вскоре умолкли песни в зелёном предградье Киева...
Монаха Фёдора бросили на конюшем дворе на землю, потом перетащили в какой-то онбар. Посредине помещения пылал огромный костёр, а над ним с потолка свисала, раскачиваясь, железная жажель [161] . Рядом стояла наковальня с железными прутьями. Волосы на голове у Фёдора зашевелились от догадки. Он хотел закричать, но горло ему перехватила сильная судорога. Лишь борода и клочкастые брови топорщились.
Фёдор раскрыл глаза. Первое, что он увидел, это кривые ноги в красных чадыгах. У Святополчича кривые ноги, яко у беса! Красные чадыги с широкими носами показались ему копытами. Нечистая сила! Его истязает нечистая сила...
161
Жажель — цепь.
Фёдор раскачивался на жажеле, свесив руки вниз, и всё заросшее щетиной лицо короткошеего Мстислава Святополчича, казалось, то приближалось, то отдалялось от него. Монах теперь не закрывал глаз. Неотрывно рассматривал своего истязателя. И это он, кровопивец людской, желает разбогатеть на его золоте? Почему он не отдал его Нестору? Сейчас в его сердце целится стрелой волосатый Мстислав... И Фёдор закричал, задыхаясь, во всё горло:
— Палачи, слышите? Не отдам вам своих сокровищ! Божье добро останется Богу!