Гнев терпеливого человека
Шрифт:
Дизтоплива и удачи им едва хватило до Ломоносова: «летучка» была все же тяжеловата и на грунтовках двигатель жрал солярки больше, чем можно было надеяться. Дозаправиться не удалось больше ни разу, дороги были пустынными, попадающиеся на маршруте деревеньки казались мертвыми. Один раз они увидели над домом триколор и даже удивились – сюда война, похоже, еще не добралась. Впрочем, триколоры изредка попадались и в очевидно оккупированных городах – с ними новая власть не особенно, наверное, и боролась. Оставив сослужившую свое машину в каком-то раздолбанном хоздворе, не отмеченном в их картах, все трое дотопали последние километры до залива пешим ходом и почти налегке. Пригибаясь и оглядываясь. Наткнувшись на что-то вроде разрабатываемого гравийного карьера, пообщались со сторожем. Тот почему-то не сбежал, продолжал сторожить оставленную технику и слушал радио. Лет сторожу было под семьдесят, «поляков» он встретил матами, и, когда ему, четырежды повторив одно и то же, доказали, что свои, он смешно и долго извинялся. Настоящие поляки его бы к этому времени давно застрелили бы на фиг. Сторож и рассказал им про оборону Кронштадта.
– На два дня мы, судя по всему, опоздали, – заметил разведчикам по этому поводу Антон, – всего на два. Имели все шансы, если бы пораньше отправились. Но…
Все замолчали, мрачные и злые, как вороны. Кронштадт действительно держался долго. Дольше, чем можно было надеяться при таком неравенстве сил. Моряки и солдаты, курсанты и ополченцы обороняли развалины десятков военных частей и военных складов многие дни. Почти без техники, со считаными единицами тяжелого вооружения, в подвалах, в оставшихся от целых кварталов руинах и остовах севших на грунт кораблей и судов они держались и держались: один день за другим. Под конец Кронштадт долбили уже совсем тяжело, уже совсем без перерыва. По сотрясению земли и глухим ударам воздуха в уши сторож карьера и судил о ходе боев. И по тому, что стояло на горизонте, в пяти-шести километрах через мелкий залив: по сплошным столбам дыма днем и яркому зареву ночью. Город залили напалмом из конца в конец, и страшно было даже подумать, каково пришлось оставшимся в нем гражданским. Даже разрывы снарядов ствольной артиллерии, сыплющихся с неба бомб и бьющих с побережья по квадратам ракетных систем залпового огня не были на фоне напалмовых пожарищ такими яркими. Потом вспышки серий разрывов начали затихать, а пожарища остались, даже расширившись и захватив город уже целиком. Купола Морского собора давно не было видно, но сам сторож все еще надеялся, что это опять же из-за дыма. Дыма до сих пор везде было много, и, когда ветер дул с Кронштадта в их сторону, в слои дыма вплетались порхающие, невесомые кусочки бумажного пепла и чешуек копоти. За какой-то час они могли покрыть любую поверхность сплошным слоем, и земля на ощупь стала почти жирной.
– Мы искали катер, – рассказывал капитан-лейтенант, – но ничего не было. Наверное, не там искали. В итоге нашли спасшлюпку, представляете?
Он, может, и ожидал, что разведчики удивятся, а может, и нет: вопрос вышел почти равнодушным.
– На борту индекс латиницей почему-то: хрен ее знает, откуда она взялась. НЗ не было. Шестивесельная. Грести хреново было.
– Почему, вас же трое? – поинтересовался один из сержантов-разведчиков, и Антон заметил, что Рома посмотрел на ровесника с иронией.
– Потому и хреново, что трое. Ни то ни се. Двое гребут, один на руле. Она тяжелая была, как сволочь. И мы постарались, загрузили: две ходки до машины и обратно своими ногами. По самые банки груза. Вот и…
– Ну и молодцы, – Сомов кивнул уважительно. Или с долей иронии? – Морские волки.
Ага, значит, ирония все-таки имеется. Но вообще им можно было и гордиться сделанным. Пройти столько на паре весел – это серьезное достижение даже для подготовленных людей. Какая-то шлюпочная подготовка у них была, на то они и моряки, – но, чай, не Билли Бонсы… Помогли дым и потом долгая ночь и, может быть, не самый обычный маршрут. Их так и не заметили. И повезло, что ветер дул в нужную сторону, подталкивая неповоротливую, крашенную в снежно-белый с охряно-красным цвет шлюпку в правую раковину. Менялись они сто раз, не меньше, и почти сдохли все трое. Но догребли до города еще до рассвета, высадились на травяной откос и еще с десяток минут лежали, стараясь сдержать стоны и унять головокружение. Кровоизлияния были не только под ногти – следующие сутки моча у каждого шла бурая от крови. Оглядевшись и чуть отдышавшись, вернулись назад и очень осторожно прошли вплотную к берегу еще сколько-то сотен метров, прячась от чужих глаз. Думали спрятать шлюпку под виднеющимся впереди мостом, но не дошли, не рискнули. Вместо этого тихонько приткнулись к одному из многочисленных здесь пирсов, среди многочисленных яхт и катеров: серьезных и не особо серьезных. Сколько стоят яхта или катер, все трое знали, и впечатлились тому, как много их здесь было.
Когда стало светать, накрылись скомканным грязным брезентом – и так и провели в шлюпке полный день. Отлеживаясь и слушая редкие перестуки выстрелов на далеких улицах города, в который так стремились. И только к вечеру осторожно выбрались на пирс, а за ним на берег.
Сам Антон в Петербурге был раза три и считал, что сможет ориентироваться в городе неплохо. Сходные иллюзии имелись, как оказалось, и у Ромы. Второй курсант сразу признался, что ездил сюда классе в пятом или шестом и лучше всего запомнил Зоологический музей и еще почему-то какое-то кафе на Петроградской стороне. В первом же «ближнем выходе» они капитально заблудились и выбрались к ставшему уже почти своим пирсу не сразу, а потеряв несколько часов. Потом все-таки рискнули среди ночи пройти под Большим Петровским мостом – вымазав шлюпку грязью и для бесшумности обмотав лопасти весел тряпками, как какие-нибудь древние греки или пираты. Зашли в вонючую медленную Ждановку и тут пришвартовались окончательно, найдя себе показавшуюся подходящей «точку опоры»: раздолбанный дом за здоровенным бетонным забором с несколькими проломами. Дом на четверть представлял собой то ли мастерскую, то ли какой-то недоделанный ангар и в целом оказался даже немного похож на тот же самый блок, в котором базировался принявший их сейчас отряд.
За дни пребывания в Питере моряки не сделали ровно ничего полезного, так и не начали чувствовать себя освоившимися и наконец подъели почти все свои продукты. Поэтому встречу с местными бойцами восприняли на ура. В отряде же, разумеется, отнеслись к новичкам с разумной и вполне объяснимой настороженностью. Казалось, так будет еще довольно долго. О составе отряда и его действиях никто ничего не рассказывал: моряки до сих пор понятия не имели, ни есть ли у него название или хотя бы номер, ни кто им командует. О том, что отряд является реальностью, а не пшиком, можно было только догадываться по отдельным многообещающим деталям. Вроде четко организованного питания и упоминаний о штатном военвраче. Хотя оружие им оставили без вопросов.
– Чувствую, бойцы, устроят нам парочку «проверок на дорогах» в самое ближайшее, – ляпнул капитан-лейтенант, когда затянувшийся рассказ о накопленном опыте и наблюдениях прекратился и их повели из гаража куда-то еще. Именно ляпнул, совершенно машинально, потому что, хотя командир разведчиков остался позади, оба его сержанта были рядом: один спереди, второй сзади.
– Да мы чё, мы ж не против, – добавил он, когда бывший полицейский обернулся и смерил его взглядом, одновременно вернув ладонь левой руки на пистолетную рукоятку своего укороченного автомата. – Лишь бы по делу.
– По делу, не сомневайтесь.
Голос у сержанта был глубокий и богатый, совершенно не подходящий его лицу. Угрозы в нем Антон не расслышал и счел это хорошим признаком. В очередной раз обругав себя за граничащую с тормознутостью глупость, он попытался отогнать мысль о том, что почти наверняка вместе с самыми настоящими партизанскими отрядами и группами здесь действуют и ненастоящие. Ловушки, стягивающие на себя одиночек, активно ищущих своих. Таких, как они. Здесь ничто не напоминало ловушку, но такое наверняка случается. Поэтому перестать время от времени думать об этом он не мог.
За короткие дни в городе они насмотрелись всякого. Кое-чего – слишком много. Вид убитых давно не шокировал никого из троих, но здесь убитыми становились совершенно явные некомбатанты. Не действовали ни старая полиция, ни какая-либо новая структура, которую оккупанты неизбежно должны были начать организовывать и внедрять. А в отсутствие власти мгновенно организовались из как бы «мирных жителей» банды большей или меньшей степени жестокости, плотно обложившие кварталы и превратившие их в подобие феодальных ленных владений. Ровно как и предсказывалось в многочисленных фильмах про постапокалипсис. Тысячи людей сейчас сидели по квартирам и доедали остатки продуктов, и можно было только догадываться о том, что будет, когда последние консервы кончатся у всех. Но вода была нужна людям сейчас и каждый день – водопровод не действовал с самого начала. Рек и каналов уж в этом-то городе было полно, но каждый выход с ведрами и пластиковыми флягами по воду был смертельно опасен. А человеческая жизнь не стоила почти ничего. Человек, который несколько недель назад был востребованным специалистом, нужной частью общества, вдруг осознавал, что государства уже нет и что от власти вылезших из безвестности тварей его не защитит уже совсем никто. Защищаться самим – как? Оружие было только у бандитов, а даже решимость и храбрость, помноженные на топор, молоток или арматурину, не дают много шансов против пистолета или обреза в привычных к ним руках.
Они услышали немало таких историй и составили более-менее общую картину, останавливая внешне вызывающих доверие людей подальше от своего временного убежища. Задавая короткие вопросы и получая длинные иногда ответы.
Город был уже почти мертв, хотя по нему не били тяжелыми боеприпасами, а население в основном не трогали. Официально геноцида не было. В смысле, «миротворцы» мгновенно и без колебаний стреляли в ответ на любую угрозу или призрак угрозы, или когда им казалось, что угроза может появиться. Других арестовывали и уводили – о дальнейшей судьбе взятых никто никогда не знал, а ушедшие что-то узнать о своих близких просто не возвращались.