Гнев терпеливого человека
Шрифт:
– Ладно, – буркнул он чуть изменившимся тоном, уже не таким демонстративно дружественным. – Считаем, прошли. Так и передай: я думаю, нормально.
Боец позади довольно равнодушно кивнул: капитан-лейтенант как раз вновь поворачивался к нему и уловил это движение.
– И не обижайтесь, – добавил доктор. – Сами должны понимать.
– Лично я ничего не понял: ни что говорили, ни что вообще сейчас вот тут произошло, – честно признался курсант Иванов. Сказано это было до того в тон, что Антон машинально кивнул.
– А и ничего. Его вот давно знаете?
– Сивого? С института… В смысле,
– Ну и ладушки… Младший сержант Федотин.
– Я.
– Веди товарища капитан-лейтенанта к командиру и особисту. Все уж, наверное. Фу, да и лишним было, сами могли бы догадаться… А вы двое можете отдыхать пока. Там же, где вчера. Но не так долго, я думаю.
К этому времени настроение у Антона начало улучшаться. Даже в очередной раз продемонстрированная окружающим собственная не сильно впечатляющая скорость реакции портила его не слишком сильно. Ребятам показали направление, и они с недовольным видом отправились «отдыхать», причем вроде бы даже без эскорта. А его привели к командиру отряда, которым оказался мужчина лет пятидесяти, обладающий совершенно не запоминающимся лицом и ровно такой же серой, незапоминающейся внешностью в целом. Представился он как майор Парфенов, но у капитан-лейтенанта имелись смутные подозрения насчет того, что это, во-первых, не майор, а во-вторых, даже и не Парфенов вовсе. И еще сопровождавший его разведчик передал мнение доктора о них слово в слово, абсолютно без сокращений и замены слов на синонимы.
В отличие от блеклого командира отряда, «особист», наоборот, привлекал к себе внимание. Моложе он был примерно на десять лет, и он был реально большим.
– Капитан Бергман, контрразведка. Леонид.
Капитан был большого роста, большой ширины плеч, большого веса. На тыльной стороне кисти левой руки у него была татуировка «ПАША», а Антона вновь насмешило, что представился он Леонидом. Но переспрашивать он даже смысла не видел: как хочет человек, пусть так и называется. Лично он знал одного Гену, который по документам был вообще Русланом.
– Вчера вас мои ребята расспрашивали, угу.
– Расстреливали бы, если что, тоже ваши?
Это капитан-лейтенант спросил все в том же хорошем настроении и только потом сообразил, что вообще в последние часы слишком много говорит лишнего. Как-то его слишком раскрепостил чудесный факт «добрались до своих». В неправильную сторону.
– Нет, это я уж сам бы… – Капитан выдержал паузу и жизнерадостно рассмеялся.
– Молодцы, ребята. Нет, правда. С такой дистанции пробраться. Молодцы, без шуток. Все ваши материалы в дело пойдут, можете не сомневаться. От йода, стволов и патронов и до последней привезенной бумажки. И за комплекты формы тоже спасибо отдельное. Мне сказали, польский все трое знают?
– Нет, двое. А если хорошо – то скорее один. Курсант Сивый.
– Курсант… Это неправильно, что и он курсант, и второй курсант.
– Командир?
– Согласен. Временное воинское звание… Какой курс?
– Оба – четвертый. Сивый – «корабельные автоматизированные комплексы и информационно-управляющие системы», Иванов – «ракетное вооружение надводных кораблей».
– Эх… Нам бы ракетное вооружение точно не помешало. Противокорабельного калибра желательно… Сержантами
– Сивый – готовый офицер. В этом у меня нет ни малейших сомнений.
– Посмотрим. У нас тут не армия мирного времени. Здесь фронт, пусть и без флангов. Младшие офицеры здесь реально командуют десятками людей, в том числе в бою. Посмотрим, как проявит себя в деле. Если он правда так хорош – получит. Довольно об этом. Теперь к делу.
В этот раз капитан-лейтенант смолчал. Это действительно было совершенно не важным по сравнению со всем остальным.
– Трое обстрелянных бойцов – это для нас подарок. Пусть даже не кадровые мотострелки – все равно отлично. Работа найдется. Придет начштаба – подумаем, где… Но разведвзвод напрашивается. Нет?
Капитан-лейтенант провел в уме нехитрые аналогии. Разведвзвод приходится на стрелковый батальон, разведрота – на полк, разведбат – на дивизию. Здесь раз за разом говорили «отряд»; учебный взвод в нем был, штаб в нем был, военврач в нем был. И даже не просто военврач, а с какими-то приданными силами, раз отдельно от МСЧ есть пункт приема раненых. Может, человек двести-триста в отряде, из них минимум сотни полторы «штыков». Это здорово. Только где они все живут? Где берут еду? Что делают, наконец?
Про «что делают» ему рассказали довольно сухо, причем рассказывал не командир, голос которого был таким же обычным и незапоминающимся, под стать его внешности. И не контрразведчик, с его выдающимися габаритами и жизнерадостностью. Категорически не вяжущейся с выражением глаз. Это был подошедший начштаба, офицер в звании капитана, что опять же соответствовало батальону. Вроде бы кадровый: в этом офицере «армейская косточка» чувствовалась, хотя в остальных – совершенно нет. Впрочем, в самом Антоне она тоже не особо чувствовалась. Он служил преподавателем технической дисциплины в комфортабельном и отлично технически оснащенном высшем военном учебном заведении, а не командовал ротой морской пехоты где-нибудь на Кунашире.
По короткому, даже сухому рассказу начштаба отряд выполнял в городских условиях широкий спектр задач: от войсковой и специальной разведки до пропаганды и диверсий. «Наблюдение, подслушивание, поиск, налет, засада, допрос, разведка боем», – перечислил капитан, и Антону стоило некоторых сил не начать тут же переспрашивать, уточнять и требовать подробностей. Сочтут нужным – скажут. И то хорошо, что нашли сколько-то минут пообщаться вживую, хоть и не при курсантах… сержантах теперь.
– Треть наших усилий – направлена на своих. Бывших своих, которые не свои вовсе.
В этот раз начштаба даже не стал ждать, пока ему зададут напрашивающийся вопрос, объяснил сам:
– Которые довели нас до всего этого. Топ-менеджеры местного розлива. Эффективные управленцы. Народные избранники.
По его дальнейшему рассказу вторая треть этих самых усилий была нацелена на коллаборационистов, и только третья – на реальную боевую работу по личной силе и технике агрессора. Впрочем, «по технике» – это было слишком громко и слишком хвастливо. Ничего тяжелее единственного «Страйкера» они за все время «безвовзвратно» не уничтожили: хотя повредили еще штуки четыре минимум.