Гнев Тиамат
Шрифт:
– «Сокол» на позиции, – доложил пилот.
Если что-то пойдет совсем не по плану, один устный приказ от пилота, Сагаля или Элви – «Немедленная эвакуация», имя, код «дельта-восемь» – и «Сокол» сразу же стартует. Разумеется, при том огромном ускорении, которое создаст нестандартный форсированный двигатель, любой, находящийся вне специально разработанных для корабля амортизаторов, будет искалечен или убит, но собранные данные уцелеют. У Лаконии много отказоустойчивой логики. И для Элви эта часть работы была не самой любимой.
– Благодарю, лейтенант, – отозвался Сагаль, тоже пристегнутый к амортизатору на мостике.
Очередное подтверждение того, насколько серьезно все воспринимали эту часть миссии.
– Майор Окойе, можете начинать.
– Выпускаем её, – отчиталась Элви в интерком. В данной ситуации была только одна «она».
Рабочее место Элви – специальный лаконианский амортизатор, окруженный экранами. За доли секунды приборы вокруг могли быть отстрелены, а сразу за этим камера амортизатора заполнилась бы перенасыщенной кислородом жидкостью, предназначенной для высоких ускорений. Элви была одной из немногих, чья жизнь достаточно важна, чтобы предпринять специальные усилия для её сохранения. Но ощущалось это как работа внутри торпеды. И жутко раздражало.
Один из экранов показывал изображение с камеры, следящей за движениями катализатора, выехавшего из бокса на высокотехнологичной каталке, напичканной датчиками. Активность протомолекулы фиксировалась с обеих сторон – происходящее с образцом было так же важно для исследований, как происходящее с мертвой системой, которую он мог активировать.
Магнитные колеса провезли каталку по коридору к специальному отсеку в кожухе корабля, прочь от радиационной защиты и всей техно-магии, придуманной командой Кортазара для того, чтобы отделить их образец от остальной протомолекулярной массы за вратами.
Ничего не происходило.
– Ответа пока нет, – сказал Тревон.
– Как неожиданно, правда? – Сарказм в голосе Фаиза был очевиден для всех остальных. Но не для Тревона.
Несмотря на то, что протомолекула могла общаться на скоростях больше световых, активировалась она не сразу. Локальность не имела для неё большого значения, в отличие от скорости света, и Элви подозревала, что сначала происходит какой-то первичный обмен сообщениями, вроде «рукопожатия» в сетевом протоколе при установке связи. Это отчасти была и догадка, и метафора, но в любом случае, она помогала размышлять.
Её образец вышел из лаборатории Кортазаровского загона, и начал существование недавно. А то, с чем они пытались взаимодействовать, ожидало ещё с тех времен, когда всё человечество сводилось к затейливой идее, возникшей у двух амёб. И всё же, когда её ячейка впервые оказалась в физической близости – в пределах одной системы – от других, она достроила недостающие связи прямо на лету. Удивительно и пугающе. И работает вроде не так, как квантовая запутанность, хотя поди пойми, как она работает.
В исследованиях протомолекулы и цивилизации создателей, Элви часто радовалась, что она не физик. То, что протомолекула творила биологически, хоть и было не до конца объяснимо, но выглядело перспективно для понимания в будущем. Невероятно развитые механики захвата и перераспределения органики всё-таки напоминали работу обычных вирусов и паразитических грибов. Она ещё не знала всех правил, но чувствовала, что при достаточных усилиях и со временем, сможет разобраться.
Но то, что протомолекула вытворяла с позиции физики, выглядело не столько варьированием и усовершенствованием стандартных моделей, сколько постоянным переворачиванием игрового стола, с фишками, разлетающимися по полу. Элви было забавно думать, что беззаботное шутовство Джен Лайвли – защитный механизм, позволяющий не сбрендить от ежедневного наблюдения за тем, как собственное понимание реальности разрывается в клочья.
– Пошла реакция, – доложил Тревон.
– Угу, – согласилась Джен. – И с объектом что-то проиходит.
– Задержка большая? – спросила Элви.
– Восемнадцать минут.
Девять световых минут до сооружения, так что «рукопожатие» отправлено к нему, или чему-то рядом. Определенно, её гипотезу стоило записать, и передать наноинформатикам.
Экраны Элви затопили данные от сенсоров катализатора. Слишком много для анализа в реальном времени, так что она просто позволила этой волне чисел и графиков омыть себя, не погружаясь. Позже будет много возможностей понять, что всё это значит.
– Пока вроде стабильно, – доложил Тревон.
– Всегда радостно, когда не взрывается сразу, – пошутила Элви, но никто не засмеялся.
– Кто знает, почему бриллиант может стать зелёным? – вопрос Джен адресовался всем и никому конкретно. – Для справки.
– Из-за радиации, – отозвался Фаиз.
Конечно он знал. На Илосе он был геологом в команде Элви. И если открытие сети протомолекулярных ворот предоставило ей больше тринадцати сотен новых биосфер для изучения, то Фаизу оно принесло в десять раз больше новых геологий для исследования. И некоторые столь же экзотичны, как громадный кристалл углерода, великолепный и действительно красивого цвета.
– Алмазы, образованные в условиях радиации, могут позеленеть. Некоторые люди принимают их за изумруды. Но минералы разные. Изумруды – это берилл, а не углерод.
– Красавчик, с языка снял, – похвалила Джен. – Но вот держу пари, та звёздочка была чуть активнее, когда формировался объект. Исходя из динамики угасания звёзд, по моим расчетам ему почти пять миллиардов лет. То есть висит он тут, прикиньте, примерно треть времени существования вселенной.
– Что делает его самым старым артефактом из обнаруженных нами, – внезапно заинтересовался Тревон. – Может даже времён начала их цивилизации.
– Очаровательно, – буркнул Сагаль, и его нетерпение выдавали лишь чуть подрезанные нотки в голосе. – Что это даст?
Как всегда, подразумевалось: «что это даст нам для борьбы с чертями из-за пределов времени и пространства». При всей бездонности бюджета, научных сливках, отобранных в команды, и ультрасовременном супер-корабле, – высокого консула и директорат заботил лишь один вопрос. Как остановить то, что пожирает суда, проходящие сквозь врата?
– Не знаю, – ответила Элви. – Дайте-ка взглянуть.