Гнев Тиамат
Шрифт:
– А я и отца своего никогда не видел, – сказал Тимоти, – но со временем я завел то, что как-то напоминало семью. И для того, кто вырос на моей улице, это было неплохо. Пока было. Я тебе вот что скажу – такого пиздеца, какой творился в моем детстве, в твоем и близко не было.
– Моя жизнь прекрасна, – сказала Тереза. – Могу получить что пожелаю. И когда пожелаю. Все обо мне заботятся как могут. Мой отец следит, чтобы мне дали образование и подготовку, необходимые для управления миллиардами людей на тысячах планет. Ни у кого нет таких возможностей и привилегий, как у меня. – Она замолчала,
– Угу, – сказал Тимоти. – Как я понимаю, ты именно поэтому всегда оглядываешься, когда сбегаешь сюда повидаться.
В эту ночь, лежа в темноте в своей комнате, она никак не могла уснуть. Тихие ночные шумы Государственного Здания взяли над ней странную силу, отвлекали и заставляли вздрагивать. Даже мягкое потрескивание стен, отдающих накопленное за день тепло, казалось стуком, которым кто-то пытался привлечь ее внимание. Она попробовала перевернуть подушку, прижаться щекой к прохладной стороне и включить мягкую, успокаивающую музыку. Не помогло. Раз за разом она закрывала глаза и заставляла себя проваливаться в сон, а через пять минут обнаруживала, что глаза широко открыты, а сама она уже на полпути к воображаемому спору с Тимоти, Холденом, Иличем или Коннором. Уже за полночь она встала с кровати.
Крыска подскочила вместе с ней, пошла следом в ванную, потом в офис, но только Тереза села на табурет, немедленно свернулась у ее ног и захрапела. Собаку ничего не беспокоило, по крайней мере надолго. Тереза включила старый фильм о семье, живущей на Луне в квартире с привидениями, но шоу задержало ее внимание не дольше, чем подушка. Тереза подумала, не пройтись ли по саду, но эта мысль вызвала раздражение. Тогда она поняла, чего на самом деле хочет, как и то, что знает это уже давно. Это понимание словно заставило ее сдаться самой себе.
– Доступ к журналу безопасности, – сказала она, и комнатная система сменила коридоры Луны на экране на деловой интерфейс.
Даже такая уважаемая и важная персона, как она, имела доступ не ко всем журналам. Кроме ее отца и доктора Кортазара никто не мог получить доступ к записям загона, например. Это было нормально. И неважно, что ей понадобилось. Никто не заботился о личном пространстве Холдена. Она могла наблюдать за тем, как он спит, если бы захотела.
Она дала системе задание построить полный маршрут перемещений Холдена за всю неделю и принялась просматривать. Тереза знала, что Государственное Здание полностью контролируется системой наблюдения, но было интересно посмотреть, где находятся микрокамеры, и сколько они могут захватить, оставаясь при этом невидимыми. Наблюдая за пассажами Холдена по садам и зданиям, она думала, что по тем же каналам могла бы посмотреть и кое-что еще. На Коннора и Мюриэл, например.
На одном из экранов Холден сел на траву и уставился на ту самую гору, где жил Тимоти. Ускоренный просмотр придавал его случайным движениям и жестам вид нервного тика. Его будто трясло. Потом перед ним возникла Крыска. Потом и сама Тереза. Изображение с камеры на нее совсем не походило.
Холден на экране поерзал, затем вскочил и умчался. Она смотрела видео в двадцать раз быстрее нормы. И за час могла в общих чертах просмотреть целый день. Холден за обедом, читающий что-то с наладонника. Холден на прогулке на той же общей площадке, где гулял и ее класс. Холден остановился поболтать с охранником. Холден в спортзале, занимается на старых тренажерах, которые они обычно использовали на кораблях. Холден сидит за столом на веранде с видом на город, в компании доктора Кортазара и бутылки вина…
Она стукнула по экрану, сбросив скорость до нормальной, и нашла аудиодорожку.
«…еще медузы, – говорил доктор Кортазар. – Турритопсис дорнии – классический пример, но есть еще с полдюжины. Взрослые особи возвращаются к состоянию полипов из-за стресса. Как если бы старик стал зародышем. Это не та модель, которую используем мы, но ее существование означает, что для организма не установлен максимальный срок жизни. – Он надолго припал к стакану с вином.
– А какую модель вы используете? – спросил Холден.
– Исходным толчком к работе послужили случаи, когда ремонтным дронам удалось добраться до трупов. Хоть и не настоящее бессмертие, но у получившихся новых организмов нашлись некоторые улучшения. Вот где грядет прорыв. Вот на чем мы действительно должны сосредоточиться – с жертвами или нет. Здоровый субъект с четко выраженным базовым уровнем вместо этих… – его голос зазвенел от презрения, – этих полевых исследований. Как добиться более устойчивого гомеостаза. Только то, что это трудно, не значит, что задача в принципе нерешаема.
– То есть, по вашему, в этом нет ничего противоестественного, – сказал Холден, подливая еще немного из бутылки в стакан доктора.
– Бессмысленный термин, – ответил Кортазар. – Человек зародился в естественной среде. Все мы естественны. Все, что мы делаем – естественно. Все идеи об особости нашего вида основаны либо на сантиментах, либо на религии. И не имеют никакого отношения к научной перспективе.
– Значит, если мы доберемся до вечной жизни, это не будет противоестественно? – В голосе Холдена звучало искреннее любопытство.
Кортазар наклонился к пленнику поближе, жестикулируя левой рукой, пока правая сжимала стакан.
– Нас ограничивает лишь то, в чем мы ограничиваем себя сами. Это совершенно естественно, искать личной выгоды. Совершенно естественно обеспечивать преимущества собственному потомству, а чужое – их лишать. Убивать врагов – что может быть естественней. Это даже отклонением в поведении не назовешь. Все это всегда укладывается в середину колоколообразной кривой.
Тереза положила голову на руки. Она ясно понимала, что Кортазар напился. Сама она никогда не пила, но видела, как некоторые взрослые на государственных мероприятиях так же теряли фокус и казались немного не в себе.