Гнев Тиамат
Шрифт:
Эпилог. Холден
Холден, пристегнутый к автодоку, лежал с закрытыми глазами. Корабль находился в свободном полете – сберегал остатки реакторной массы. Холден не возражал. Невесомость на уровне желудка напоминала, что он уже не на Лаконии. И тем была хороша.
Машина тикала и гудела с потаенной укоризной, словно намекая, что следовало бы больше упражняться и снизить потребление соли. Сквозь гул доносились голоса. Они теперь звучали постоянно. После стольких лет с минимальной командой полный комплект походил на вечеринку,
Игла вонзилась в левую руку, и автодок закудахтал про себя, накачивая оригинальный коктейль из онкоцидов, сосудистых и стабилизаторов давления. И, наверное, что-нибудь от психических расстройств. Видит бог, до них было недалеко. От прохладной жидкости по губам пробежали мурашки, а на языке появился вкус, который мозг интерпретировал как арахисовый. После инъекции игла вышла из кожи, а штанга подала к лицу Холдена крошечное сканирующее устройство. На экране появилось изображение черепа и губ, свежий прирост обозначился зеленым.
– Все детали на месте? – спросила от дверей Наоми.
– Большей частью, – подтвердил Холден, вынудив сканер укоризненно пискнуть. Джим полежал неподвижно, пока устройство не закончило свое дело. Когда штанга отодвинулась, заговорил: – Зубки режутся, в моем-то возрасте – это просто неприлично.
– Ну, тебе же выбили зубы.
Наоми говорила сдержанно, но он слышал в ее интонациях желание убивать. Он свел все к шутке, но она-то понимала. Все время, пока жил под властью Лаконии, он смотрел на вещи легко. Создал для себя правила, не позволявшие бессилию перейти в отчаяние. Он планировал, интриговал и ждал случая. Теперь все позади, и все запертые под спудом чувства готовы были выбраться на волю.
– У моего отца была поговорка для путешествий, – сказал Холден, дожидаясь, пока автодок закончит процедуры.
– У которого?
– У папы Цезаря. Он говаривал, что, если уходишь слишком далеко и слишком быстро, душа не враз тебя догонит.
Наоми нахмурилась.
– По-моему, таким образом религиозные фанатики доказывали, что у астеров нет души.
– Может, и так, – сказал Холден. – Отец Цезарь имел в виду перелеты в другой часовой пояс. А я подразумевал просто… перемены. Понимаешь?
Он мало говорил о дне его ареста. И только с Наоми. Его арестовали на станции Медина, задержали для допроса. Он не знал, проживет остаток жизни в тюрьме или будет убит в поучение остальным. А губернатор Син отправил его на Лаконию для допроса относительно создавших кольца чужаков и других чужаков, которые убили первых. И поначалу, а потом снова и снова, Холдену казалось, что все это не на самом деле. А если и на самом, то происходит не с ним. Он стал кем-то другим. Плен немножко свел его с ума, и он до сих пор был не в себе. Не совсем. Но с каждым днем, когда просыпался на «Роси» рядом с Наоми, он чувствовал себя немножко ближе к здравому рассудку. Душа становилась чуть ближе – в широком фигуральном смысле.
Наоми толкнулась, подплыла к нему и остановилась с бессознательной грацией рожденных в невесомости. Она взяла его за руку. Она теперь часто так делала. И ему нравилось. Особенно когда просыпался среди ночи, еще не понимая со сна, где он, и пугался, что охрана снова явится его избивать. Голос тоже успокаивал, но рука в руке действовала быстрее.
– Через сорок минут начинаем торможение, – сказала она.
– Резкое?
– Алекс обещал около трех четвертей g. Переживем. Но я решила тебя все-таки предупредить.
– Мы не окажемся на много часов загнаны в одну койку.
– Да, не в этот раз, – согласилась она. Он не знал, от души она болтает о сексе или просто таким способом дает понять, что он дома. В любом случае, это утешало.
– Только между нами, – сказал он. – Я рад буду, когда снова останемся только мы. Эти – славный народ, но не семья, понимаешь?
– Понимаю, – ответила она. – Может быть… может быть, придется все-таки подумать, не нанять ли кого-нибудь. Раз Клариссы и Бобби нет.
– Да, – протянул он. – Подумаем.
Он хотел сказать: «Но не сейчас. Когда я смогу». Она его услышала.
– Я собираюсь проверить подачу охладителя, – сообщила она. – Эти ребята все росли на кораблях поновее. К нашему тепловому режиму непривычны.
– Хорошо, – согласился Холден. – А я закончу здесь и приду на летную палубу.
– Хорошо, – кивнула Наоми и толкнулась обратно. Она смотрела только на него и даже не оглянулась на дверь, чтобы попасть в проем.
Когда она скрылась, автодок звякнул, разрешая отстегнуться. Холден двигался неторопливо – не потому, что был ранен, а потому, что ему нравился процесс освобождения. Когда он добрался до экрана, отчет уже висел там. В общем и целом все было в порядке. Холден вернулся к отчету на момент своего возвращения на «Роси» и убедился, что все тенденции идут как надо. Об этом говорили ясные светящиеся линии. Душа возвращалась на место.
Приятно было бы снова стать собой. Наоми влипла в позицию главного планировщика дел подполья, когда оно превращалось в то, во что превращалось. Но она очень ясно дала понять, что одного рейса в роли капитана военного корабля ей хватит на всю жизнь. Капитанское место на «Роси» принадлежало ему. Хотя, поскольку Наоми номинально считалась адмиралом флота сопротивления, его капитанство было скорее почетным званием. И все равно оно накладывало ответственность. Если не сразу, так в скором времени.
Помедлив, он вывел данные по Амосу. Отчет был пуст. Холден поразмыслил. Не хотелось ему заводить этот разговор, но придется. Если быть капитаном, так надо быть капитаном.
Он задержался на камбузе, взял себе грушу кофе и отпечатал длинный кусок чего-то, поименованного системой грибным беконом. У стола плавали трое новых членов экипажа, и он ощущал их взгляды, как бывало раньше в барах или в коридорах станций. «Это и есть Джеймс Холден?» Тогда он умел не замечать такого. Теперь их внимание давило, как тепловые лучи. Он сделал вид, что ничего не понял, и направился в мастерские.