Гнев Тиамат

Кори Джеймс С. А.

Гроб в шлюзе был всего лишь скорлупкой, просто мешком для трупов с укрепленными кое-как бортиками. И был он пустым.

– Мы всегда так делали, – сказал Алекс, когда все собрались. – Когда кого-то потеряли и не смогли вернуть тело. Все равно прощались.

Он уперся взглядом в палубу. Джим поступил так же. Амос принял суровый вид, как всегда в такие минуты. Наоми захлестнуло сложное чувство. Печаль и радость, облегчение и пустота потери, которую ничем не заполнишь.

Алекс откашлялся и вытер глаза тыльной стороной ладони.

– Бобби

Драпер была мне лучшим другом. Десантницей до мозга костей. На этом держалось все, что она делала. Она была отважной и благородной, сильной. Она стала чертовски хорошим капитаном. Я помню, как Фред Джонсон когда-то проталкивал ее в послы, и она стала таким послом, как считала нужным, а не разыгрывала политика. Она всегда была такой. Бралась за невозможное и исполняла.

Он глубоко вздохнул, открыл рот, словно хотел еще что-то сказать, закрыл и мотнул головой. Джим уже тоже плакал. И она тоже. Новые черные глаза Амоса задвигались, словно он прочел что-то в воздухе, и он вздернул подбородок.

– Она была та еще стерва, – сказал он, помолчал и удовлетворенно кивнул.

– Ее будет не хватать, – добавила Наоми. – Отныне и навсегда.

Они постояли молча, а потом Джим выступил вперед и запустил механизм наружной двери. Когда она открылась, маленький химический двигатель гроба выбросил его за борт. И гроб скрылся. Джим закрыл люк, развернулся и шагнул в корабль, обняв за плечи ее и Алекса. Почти тотчас же ее плечи обхватила и тяжелая лапа Амоса. Все четверо обнялись среди гула и рокота «Росинанта». И стояли так долго.

* * *

Маленький флот сопровождения был ближе к вратам и прошел их, когда «Роси» оставалось еще больше половины пути. Алекс гнал немилосердно, рассчитывая на пополнение реакторной массы в дружественной системе Госснера. Если они чуть чаще делали перерывы на отдых и разгонялись чуть мягче, чем при рывке в систему, то только ради экономии массы и потому, что «Вихрь» с истребителями держались у Лаконии, сбивая торпеды и запущенные по длинным дугам камни, брошенные в планету людьми Наоми. На третий день гонки к вратам кто-то отрастивший себе яйца решился отдать приказ, и «Вихрь» швырнул в уходящий «Роси» полдюжины торпед. ОТО сняли их все, а новых не последовало.

Под ускорением у Наоми находилось время рассчитать безопасный график перехода и связаться по лучу с другими кораблями. От начала до конца кампании они потеряли тридцать два корабля и почти две сотни жизней. Они вернули Джима и Амоса, захватили Терезу Дуарте и уничтожили производство, обеспечивавшее Лаконии ее мощный флот. «Вихрь» оставался тяжелой машиной убийства и при желании мог взять под контроль любую систему. Но он был один. Чтобы атаковать какие-либо врата, ему пришлось бы оставить без защиты Лаконию. Он был к ней привязан.

«Предштормовой», достигнув врат, перед переходом послал Наоми официальное приветствие. Джиллиан Хьюстон уводила корабль обратно к станции Драпер и ожидала новых распоряжений. Странная мысль. Наоми истратила на выигранную битву столько умственной энергии и сосредоточенности, что почти забыла о предстоящем. Освобождение от Лаконии не означало – не могло означать – возвращения под фактическую власть Союза перевозчиков. Прежде всего, не стало станции Медина, и никто не собирался устраивать в пространстве колец новой постоянной базы. К тому же Лакония заменила прежние механизмы торговли и управления своими.

Однако варианты оставались. Пространство колец больше не будет бутылочным горлышком, как прежде, но можно устроить в нем сеть дешевых, легко заменяемых релейных станций, предупреждающих о входящем и исходящем потоках. Корабли, по крайней мере, будут знать, какой у них шанс попасть в летучие голландцы при переходе. Мало кто сунется в кольцо, зная, что может и не выйти по ту сторону. Дайте людям достаточно информации, и они сами примут решение. Впрочем, это была проблема на потом. Пока что Наоми следила за дюзовыми огнями кораблей, вырвавшихся из лаконской системы во врата, и думала про себя: спасен, спасен, спасен.

В паузах между жестким ускорением команда праздновала и, как ни прискорбно, ссорилась. В напряженные дни перед атакой Ян Келфи с другим молодым парнем – механиком Сафаном Корком – оказались в одной постели, а теперь, выжив, делили романтическую территорию. Наоми старалась в это не лезть, но однажды видела, как Джим сидит в опустевшем торпедном отсеке с плачущим Яном. Она решила, что так и надо.

До кольца-врат оставалось триста тысяч километров, и дальше предстояло одно торможение, чтобы после перехода успеть сманеврировать, а не врезаться по инерции в шар чужаков. Лаконские силы их не преследовали. И даже не посылали больше дальнобойных торпед.

Тереза Дуарте оказалась зверем редкой породы. Наоми попробовала наладить с ней отношения, но всего один раз. Алекс дал передышку, вел их на мягкой четверти g, и Наоми решила пообедать. Она все еще удивлялась, видя набитый людьми камбуз. В ее представлении на «Роси» всегда летали шестеро.

Тереза сидела одна, прислонившись спиной к стене, держала в одной руке миску лапши, а в другой – палочки. Она гладко зачесала и заплела волосы, отчего лицо казалось жестче обычного. Никто к ней не подсаживался. Никто с ней не заговаривал. Может быть, потому что не знали о чем.

Наоми взяла себе миску белой дробленки и села напротив. Тереза подняла глаза, и в них мелькнул гнев, но девочка сдержала себя.

– Можно? – спросила Наоми.

– Это ваш корабль. Садитесь, где хотите.

– Немножко странно оказаться в таком месте, да?

Тереза кивнула. Наоми жевала дробленку и гадала: неужели они так и просидят молча? Тереза покачала головой.

– Здесь всюду люди. И некуда деться. Дома я могла побыть одна. Здесь никто не бывает один.

– Есть такое, – согласилась Наоми, вспоминая грузовой контейнер. – Но обычно здесь не так много народу. Мы немножко переполнены.