Гнезда Химер. Хроники Хугайды
Шрифт:
С кем поведешься! – печально констатировал я. И строго сказал себе: – Только постарайся, чтобы это не превратилось в привычку!
Впрочем, были в моей жизни и куда более лирические моменты: дивные, долгие рассветы и закаты, когда три разноцветных солнышка поджигали горизонт с разных сторон, то одновременно, то по очереди – я никак не мог установить хоть какую-то закономерность, создавалось впечатление, что местные светила сами решают, когда появиться на небе, и когда его можно покинуть… Я любовался пестрыми солнечными бликами на темно-зеленой поверхности моря, а время от времени обитатели воды преподносили мне удивительные сюрпризы: однажды я увидел огромную фиолетовую летающую рыбу, раздувшуюся, как невероятный живой дирижабль, да еще с длинным щупальцем на брюхе, похожим на слоновий хобот – диковинная рыба постепенно худела и приближалась к поверхности воды, дело закончилось тем, что она нырнула и исчезла в темноте моря. Несколько раз моим ушам довелось услышать тихое пение: где-то вдалеке звучали тоненькие, пронзительно щемящие голоса,
На седьмой день путешествия я заметил на горизонте яркий полосатый парус. Господа пираты тоже его заметили и сие зрелище вызвало невиданное деловое возбуждение в их нетрезвых рядах. Плюхай Яйцедубович тут же ухватился за кормовое весло, а его подчиненные принялись осуществлять какой-то непостижимый для моего сухопутного интеллекта маневр с парусом. Ну да, конечно! – обреченно подумал я. – Сейчас мы будем брать на абордаж этих бедняг, полосатиков, и никуда от этого не деться: такая уж работа у моих спутников… Меньше всего на свете мне хотелось стать свидетелем и невольным участником морского сражения. У меня была одна, единственная и неповторимая цель: как можно скорее добраться до обещанного Халндойна и упросить тамошних жителей отвезти меня на остров Хой, к загадочному всемогущему Варабайбе. Меня грела ни с чем не сравнимая уверенность, что с самыми малопривлекательными обитателями этого мира я уже благополучно перезнакомился, так что любые перемены теперь будут только к лучшему. Словом, предстоящее морское сражение представлялось мне досадной задержкой на пути к светлому будущему. Я подумал было, что мой авторитет сейчас так велик, что я вполне могу запретить своим спутникам отвлекаться на всякие пустяки вроде морского разбоя, но между нами по-прежнему стоял непреодолимый языковой барьер: сомнительные словосочетания, которые я успел выучить, служили скорее для выражения эмоционального настроя, чем для разговора о конкретных вещах… Мне пришлось признаться себе, что проще пустить все на самотек, чем высказать этим милым людям свое мнение об их сомнительной затее.
Пока я предавался скорбным размышлениям о собственной лингвистической немощи, пиратский корабль уже пустился в погоню за своей жертвой. К моему величайшему сожалению, мы шли на хорошей скорости, и у ребят под полосатым парусом не было никаких шансов отвертеться от дружеского бриффинга без галстуков. Весело будет, если они окажутся грозными рубаками, перемочат на фиг этих бородатых красавчиков – и что я тогда буду делать? Плясать на рее какой-нибудь устрашающий танец, чтобы они от меня отвязались? – удрученно подумал я. Впрочем, страмослябы были настроены оптимистически: бодро бряцали каким-то примитивным оружием, смутно напоминающим раскормленные топоры, ржали так, что доски скрипели и нетерпеливо подпрыгивали на месте в предвкушении настоящей разминки. Эти существа отличаются безрассудной храбростью – просто потому что у них не хватает воображения, чтобы представить себе смерть, – говорил о них мой приятель Вурундшундба, и у меня не было оснований сомневаться в его компетентности!
Часа через четыре мы все-таки догнали этих бедолаг под полосатым парусом. Воинственный клич капитана: нафуздячим пудурасов! был тут же подхвачен его командой. Ребята творчески переосмыслили призыв своего начальника и ответили ему нестройным ибьтую мэмэ!, етидреный хряп! и илдук те у жупень! Люди на корабле с полосатыми парусами мне сразу понравились. Было в них некое внутреннее сходство с моим приятелем Мэсэном. Я не мог сформулировать, чем именно они были похожи, но животом чувствовал, что они слеплены из того же теста, что и хитрый болотный житель, великий охотник на дерьмоедов – и уж на их корабле мне бы вряд ли понадобилось творить чудеса и взбираться на мачту: с такими дядьками я вполне мог бы ужиться. К моему величайшему сожалению, их было катастрофически мало. Я сразу понял, что ребятам чертовски не повезло: страмослябские пираты, которых оказалось еще больше, чем я полагал после нескольких дней, проведенных на корабле, могли бы одолеть их даже вовсе без применения оружия – просто задавить массой. Исход боя был предрешен, и мне показалось, что это понимают все участники предстоящего мероприятия – понимают, но драться, тем не менее, все-таки будут, поскольку так уж заведено…
Битва была короткой, отчаянной и, на мой вкус, очень уж неприглядной: когда несколько дюжин громил с гигантскими топорами начинают разбираться с горсткой хорошо вооруженных людей, обе стороны несут сокрушительные потери – лично я окончательно перестал понимать, на кой черт им всем это надо?! У меня был только один повод для положительных эмоций: мне не пришлось принимать в этом участия. Невелико утешение, но уж какое есть… Через полчаса мои приятели пираты окончательно переместились на территорию противника, а еще через полчаса они уже тащили на свое судно сундуки с чужим добром. Потом привели пленных – их было всего пятеро. Ребята тут же получили от меня приз зрительских симпатий: они действительно хорошо держались, без напускного героизма и ложного пафоса, но с настоящим
Я внимательно следил за всем происходящим, поскольку твердо решил, что обижать пленников не дам. В случае чего, спущусь с мачты и устрою итальянский скандал с пощечинами – а там будь, что будет, – пообещал я сам себе. Мне и так было грустно, стыдно и противно от того, что я даже не попытался вмешаться раньше. Тоже мне – поднялся над обстоятельствами, нечего сказать… Один из пленников, наверное, почувствовал, что я их разглядываю, поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Наши глаза встретились, и я с веселым ужасом почувствовал, что теряю равновесие. Уж не знаю, кто учил этого парня ворожить, и учили ли его вообще всем этим глупостям, но меня он сделал не сходя с места!..
Так бывает – очень редко, но все-таки бывает. Однажды твои глаза встречаются с глазами незнакомца, и ты вдруг понимаешь, что этот человек мог бы стать твоим лучшим другом… черт, даже не так! Понимаешь, что незнакомец знает о тебе абсолютно все, да и ты знаешь его так хорошо, словно вы выросли вместе – и не потому, что вы оба такие уж великие ясновидцы, просто вы похожи, как бывают похожи близнецы, только это самое сходство не имеет никакого отношения к вашим лицам… Так бывает. Но чаще всего эти встречи не заканчиваются ничем – просто потому, что все мы – просто люди и живем среди таких же людей, которые каким-то образом договорились, пришли к неписаному, но действующему соглашению о том, что два незнакомых человека не могут броситься навстречу друг другу с идиотскими улыбками и нечленораздельными восклицаниями: а вот и ты, наконец-то! Считается, что это глупо и по меньшей мере неприлично. Так что обычно мы просто идем дальше своей дорогой, а незнакомец, который мог бы стать лучшим другом, ныряет в вагон подземки, и ничего не происходит, поскольку так принято – если уж и существует какой-нибудь всемирный заговор, то вот вам его последствия… Но у меня был совсем другой случай. Я находился черт знает где: в мире, законы которого по-прежнему оставались для меня абсолютной загадкой. Я понятия не имел, по каким правилам здесь следует играть, как принято вести себя в обществе, чтобы тебя не сочли сумасшедшим, и в данном случае невежество было мне на руку. Поэтому я кое-как слез с мачты – нет ничего хуже, чем расхлебывать последствия собственного лунатического поведения без вмешательства бригады каскадеров и дежурной пожарной команды! Страмослябские пираты взирали на сие великолепное зрелище, распахнув рты, но сейчас мне не было до них никакого дела. С трудом находя общий язык с непослушными ногами, уже забывшими незамысловатую технику ходьбы по горизонтальной плоскости, я направился прямо к незнакомцу, сидевшему на корме вместе со своими товарищами по несчастью. Он оказался высоким, крепко сложенным дядькой средних лет, темноволосым, лысеющим, но моложавым – никаких морщин, кроме глубоких складок, резко очерчивающих рот. Его темные глаза сияли лукавым весельем – удивительно, если учесть обстоятельства, в которые он попал! – но выражение лица было вполне мрачным – возможно, оно просто казалось таким из-за резко опущенных вниз уголков рта.
– Прийдется придумать, как вытащить тебе из этой передряги, дружище, – приветливо сказал я ему. Это выглядело так, словно я случайно встретил бывшего одноклассника. Он не удивился и, кажется, даже не обрадовался – просто серьезно кивнул мне, как старому приятелю.
– Уж ты-то придумаешь, – уверенно сказал он. Немного помолчал и невесело усмехнулся: – Или не придумаешь… В любом случае, славно, что ты говоришь на кунхє, вот что я тебе скажу! А я все смотрел на тебя, гадал: неужели из Земли Нао человек? С одной стороны, одет как положено, а с другой – не похож ты на их брата. Я даже грешным делам, подумал – может, ты один из этих легендарных бродяг Хабода? И все пытался понять: как ты на эту поганую мачту взобрался? В любом случае, ты правильно сделал: все лучше, чем на грязной палубе с этими красавцами копошиться… А как тебя вообще занесло на страмослябский корабль? Тоже пленник?
– Ну уж нет! – почти испуганно открестился я. – Только этого мне не хватало!
Его спутники наблюдали за нашим разговором с немым изумлением.
– Встретил старого приятеля, Хэхэльф? – наконец неуверенно спросил один из них.
– Можно сказать и так, – невозмутимо кивнул он. И вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами – дескать, что хотите, то и думайте!
Разговор был прерван пиратским капитаном. Плюхай Яйцедубович лично явился полюбопытствовать: с какой стати я соблаговолил спуститься на палубу и не требуются ли мне какие-нибудь жизненные блага вроде традиционной хряпы.
Куляй на хур! – строго сказал я ему. Капитан заулыбался до ушей, как любящий папаша, вслушивающийся в первый осмысленный лепет своего чада, а бандитского вида гном, сидящий на его плече счел своим гражданским долгом ответить мне целым потоком совершенно невоспроизводимых, но наверняка достойных всяческого уважения фразеологических оборотов: все они кроме, разве что, традиционного ибьтую мэмэ, были мне незнакомы. Я понял, что разговор не состоится и невольно перешел на кунхє, который уже казался мне моим родным языком.