Гнилые души
Шрифт:
– Кто здесь?
– Всего лишь девушка, скучающая без внимания, - хихикнул в ответ голос.
– Да не стесняйся, подойди. Не укушу тебя, обещаю. Ну, только если сам не захочешь этого.
Он с опаской приблизился к ящику, где обнаружил тело. Ещё с минуту медлил, собираясь с духом, а потом снова засветил фонарь. Яркий свет упал на припухшее, но всё ещё миловидное личико.
– Ну, привет, - губы с остатками алой помады растянулись в кокетливой улыбке.
– Я уже думала, что сюда никогда никто не придёт. Как тебя занесло в эту дыру?
– Да так, не спалось, -
Смутное чувство вдруг накрыло его, будто бы он уже встречал раньше эту девушку. Когда она была ещё целой, само собой. Кажется, это называется дежавю.
– О, да я смотрю, ты ценитель, - подмигнула она подёрнутым пеленой глазом.
Ефим совсем стушевался. Он постарался не пялиться на оголённую грудь, но глядеть в тронутое разложением лицо было слишком тяжко.
– Да ладно, не робей, - засмеялась она.
– Я же вижу, чего ты хочешь. Вы, парни, все этого хотите. Потрогай. Ну, давай, не бойся. Смелее же.
«Девки тоже, - мысленно отозвался он.
– Все бабы только об этом и думают».
Он не удержался и коснулся тела. Твёрдая кожа обдала пальцы противным холодом, но он всё равно гладил её, вёл рукой выше и выше. Перемазанные помадой губы приоткрылись, будто бы мёртвая девушка могла дышать. Из её горла вырвался стон, когда его ладонь добралась до миниатюрного соска. Ефим почувствовал растущее напряжение в паху и поначалу эти ощущения испугали его. Ведь в такой ситуации правильнее испытывать отвращение, а вовсе не это. Но стоило взглянуть на разнузданную улыбку этой чертовки, как его захлестнула злоба.
«Вот шлюха, - с яростью подумал он.
– Все девки одинаковые, даже дохлые! Развратные сучки. Ненавижу!»
Ефим вцепился пальцами в стылые бёдра и резким движением вошёл в безжизненную плоть. Он успел подумать, что будет сложно, если тело уже закоченело. Как ни странно, кроме ощущений неживого и холодного никакого дискомфорта не почувствовал. Опустив взгляд, заметил, что на месте половых губ зияет рваная дыра: как будто кто-то неаккуратно вырезал целый кусок плоти. На секунду ощутил укол ужаса от зрелища и собственных действий, но остановиться уже не смог.
Изо всех сил он налёг на тело, задыхаясь от захватившего желания - постыдного, мерзкого, но неистребимого. Сколько у него уже не было девушки, десять лет, пятнадцать?
– Ты что творишь, свинья вонючая?!
– взвизгнула Котлета.
– А ну слезь!
Снова захлестнуло ощущение чего-то знакомого, на этот раз практически поглотив целиком. Руки непроизвольно скользнули к груди, поднялись выше, сомкнулись на тощей шее. Эта родинка в форме крохотного сердечка, что темнела на белой коже - он уже видел её.
«Сучка из шестьсот шестьдесят шестой, - вспомнил Ефим.
– Валька. Так вот куда ты исчезла…»
Живая она бы ему точно не дала. Он смотрел как заворожённый на эту родинку, всё сильнее толкая безногий торс, вслушиваясь в голос, визгливо осыпавший его ругательствами. До тех пор, пока не содрогнулся от мощной разрядки. Задыхаясь, Ефим сполз на пол и не заметил, как отключился.
Проснувшись
– Что, выдрыхся, придурок?
– съязвила Котлета.
– Ну ты и урод, конечно.
– Да пошла ты, - огрызнулся он в ответ.
Всё тело неимоверно ломило, но больше всего болела голова. Словно он выпал из недельного запоя. Проклятая Котлета, если бы не она, Ефим бы спокойно спал в своей кровати. Утром поехал бы на работу, где перекусил чем-нибудь из автомата на первом этаже и наконец выпил эту чёртову таблетку, как положено - после еды! Теперь же… Батарея в телефоне почти разрядилась, к тому же неимоверно усилилось чувство голода, появилась жажда. Умереть без пищи и воды взаперти или быть убитым зловещим владельцем нелегальной котлетной фабрики, когда он вернётся сюда ночью - Ефим не мог решить, что из этого хуже.
Хотя почему без пищи, спохватился он, и испугался собственных мыслей. Протестующе замотал головой: вот это уже слишком.
Время в плену тянулось чудовищно медленно. Ефим успел измерить коморку шагами вдоль и поперек, обшарить стеллажи - ничего полезного. Повернулся к ящику и осторожно заглянул внутрь. Девушка больше не шевелилась, не пыталась заговорить, выражение её лица не менялось. В общем, как и положено, когда ты мертва.
Ефим взвыл, нарезал ещё круг по помещению. Вернулся. От волнения уже трясло, но он больше не мог терпеть голод. Наклонился, вдыхая тошнотворные миазмы разложения, и вонзил зубы в её плоть - жёсткую, будто из плотной резины. Озверело вгрызся и терзал кожу, пока не смог отделить небольшой кусочек. Не жуя, проглотил его. Дрожащими руками выхватил из кармана баночку, отправил следом таблетку, но тут не сдержался и выблевал всё назад.
Немного желчи и слюны, перемешанные с крошечным белым комочком, плюхнулось на пол. Эта болезненная конвульсия отобрала последние силы. Отерев губы рукавом, Ефим упал на колени, чувствуя, что сейчас разрыдается как дитя.
– Какой же ты жалкий лошара, - презрительно хмыкнула Котлета.
– Заткнись, - прорычал он.
– Это всё из-за тебя! Из-за тебя я здесь!
– Хрен там!
– парировала Котлета.
– Мы здесь, потому что ты тупой урод!
– Ах, ты… Мразь!
Ефим вскочил и резко подался на голос, сомкнул пальцы на жирной рыхлой массе. Игнорируя поток брани, он сунул Котлету в рот.
– Свинья, ах, ты грязная!..
– успела взвизгнуть она, но Ефим пальцами затолкал её поглубже, и, плотно накрыв рот ладонью, принялся жевать.
Он давился, боролся с накатывающей тошнотой и сопротивлением ожившего фарша, но не остановился, пока перемолотое мясо не заскользило по пищеводу. Ещё долгое время он глубоко дышал, подавляя глоточные спазмы. Только когда Котлета улеглась в желудке, он ощутил чувство глубоко удовлетворения. Ефим выпрямился в полный рост перед дверью и та, точно по волшебству, отворилась.