Гномий Клинок
Шрифт:
— Зато не закупил припасов. Сколько мы будем искать гномов? По дорогам то уже не пойдёшь!
— Зачем? Я и так чувствую, где примерно в горах есть выходы руд — по расположению отрогов, по колебанию почвы под ногами. Не точно — однако направление могу задать уже сейчас. А там если не главный вход, то шахтёрские выработки будут наверняка.
Ночь застала их под густыми лапами широкой сосны, почти ничем не отличающейся от земной. Только шишки на покрытых зелеными иголками ветках были в несколько раз больше, и цвета их колебались от светло зеленого до голубого, отчего деревья приобретали праздничный, нарядный вид — словно кто-то разбросал по всему лесу множество симпатичных игрушек.
Забравшись на мягкую хвою, Элан зарылся поглубже в сухие иголки, с тоской вспоминая о пушистой шкуре зверя; несмотря на бодрые заверения, ночами он начал мёрзнуть — сказывалась близость гор. Вечерний туман клубился между деревьями, холодными влажными лапами забираясь под одежду. Изделие эльфийских мастеров пока держало тепло, однако промозглая влажность леденила ноги, заставляя сворачиваться клубком, мечтая о горящем камине и тёплом одеяле.
— Мёрзнешь? — Меч, как всегда, ехидничал. — Нужно было не отцов города злить, а припасы для путешествия закупать, благо финансы ещё позволяли. Вполне хватило бы на тёплое одеяло, да и отряды егерей не рыскали, высматривая гордого аристократа, решившего вставлять палки в колёса местным воротилам.
— Извини. — Элан не испытывал ни малейшего раскаяния, однако чувствовал потребность поговорить. — Не знаю почему, но я начал испытывать сильнейшие приступы гнева, во время которых с трудом могу себя контролировать. Мне кажется, ещё немного — и я словно взорвусь изнутри, стану кем — то другим — более страшным, более жестоким. Не злым, а каким-то… холодно-отстранённым, взвешивающим мелкие слабости людей как повод для их уничтожения.
— Это дракон. Ваши эмоции перемешиваются в моменты сильных потрясений, создавая малое единение — ещё один признак того, что мы на правильном пути. Не подавляй его, однако научись контролировать. Гнев дракона, правильно используемый — одна из наиболее мощных психосоматических сил хранителя. Впрочем, в этом ты ещё сможешь убедиться в дальнейшем, а пока… Хочешь вновь обрасти?
— О чём ты?
— О волчьей шкуре. Эльфы помогли тебе совершить превращение — однако это не значит, что ты не способен на него самостоятельно.
— Но я не эльф и вряд ли смогу когда-нибудь так же полно познать магию природы… Для этого нужно стать её частью!
— Магия, магия… Под этот разряд огромной кучей отбросов невежественные люди сваливают всё то, что им непонятно, не желая идти путём познания. Всё проще: свой зверь живёт в каждом. Не всегда он может жить самостоятельной жизнью и мелькать при свете луны тёмным призраком между деревьев — зато тем гуще тени, отбрасываемые им на натуру человека. Самый страшный враг — непознанный, а то и просто непредставляемый себе. Эльфы и в своих экзаменах остались верны себе, подарив тебе прекрасную возможность познать своё второе «Я». Ты почувствовал своего зверя — и понял, что ваши желания, хоть в чём-то и похожи, но разные; и твои — сильнее. Иными словами, человека в тебе больше, чем зверя — а значит, ты способен его контролировать, даже когда бегаешь на четырёх лапах.
— А что, бывает иначе?
Меч ухмыльнулся.
— Ты никогда не встречал людей, внешне вполне ухоженных и благополучных, устроивших свою жизнь сладко и комфортно, достигших высокого положения — однако равнодушно смотрящих на страдания других людей и способных перешагнуть через всё человеческое, что есть в собственной душе? В таких перевёртышах внешность осталось человеческой — а вот душа поросла шерстью. Причём это необратимо — зверь победил человека, и теперь царствует в его теле, заставляя его служить собственным желаниям. Таких нужно изолировать, или, проще того, усыплять — а вы ими восхищаетесь и подражаете.
Элан хотел возразить, однако вспомнил светлый, роскошный банк — и красивое, располагающее к себе лицо сотрудника: «мы работаем, что бы сделать вашу жизнь проще… У нас самые низкие проценты…» Взяв деньги на похороны матери, он за год вернул почти всю сумму — и узнал, что она растворилась в банковских процентах, счетах за услуги, за пользование карточкой и тому подобных «мелочах», так и не погасив основного долга. Так началось его рабство… Какая душа была у человека, придумавшего и воплотившего в жизнь такую систему? Человеческая?
— Жаль, что люди не могут опознавать подобных особей. Было бы проще жить, если бы у работников банка росла шерсть не только в душе, а и на теле.
— Не обязательно быть магом, что бы судить о людях не только по их внешности, но и их делам. Однако мы отвлеклись, а ты совсем продрог — хочешь вновь обрасти?
— Пожалуй, да… А как?
— Всё просто — ты должен нырнуть поглубже в собственную душу, и найти там зверя, чью шкуру ты носил недавно. Воспоминания наверняка ещё не успели померкнуть, так что поиски не будут представлять особого труда. Найди в себе волка, разбуди его, почувствуй себя им — и ты удивишься лёгкости перехода.
Хранитель прикрыл глаза: искать в собственной душе? С чего начать? С воспоминаний? Мир высоких деревьев, сумасшедшего гона и — запахов. Тысячи незнакомых ароматов тотчас коснулись его ноздрей. Но не совсем уже незнакомых: вот запах белки — она была здесь совсем недавно. Эту маленькую зверушку он в прошлый раз несколько раз пытался поймать — однако она, мелькнув пушистым хвостом, так похожим на такие жё у её земных товарок, неизменно оказывалась вне приделов досягаемости его клыков. Вот след мелкого хищника, похожего на куницу — похоже, зверёк не раз отдыхал, зарывшись в пахучие иголки… Сознание хранителя постепенно меркло — новые способности пробуждались в нём, заставляя ощущать себя древним и мудрым — не разумом, а той щемящей тоской, которая заставляет иногда человека просыпаться по ночам, с непонятной жаждой глядя в окно, предчувствовать опасность — и видеть красоту любимой женщины, даже если её лицо уже покрылось морщинами… Сознание погружалось всё глубже в двери разума, теряя человеческие свойства; исчезали старые, привычные понятия, догмы морали, до этого казавшиеся незыблемыми, становились мелкими и смешными. Инстинкты тела вдруг заявили о себе полной мерой, заставив быстрее бежать кровь. И там, в глубине мрака, собирающегося в самых глубинных пластах человеческого бытия, начал вставать и расправлять уставшие от долгого ожидания лапы зверь.
Что-то тёплое и дружелюбное коснулось души человека — словно мягкий, недавно вылизанный матерью щенок игриво ткнулся в его руку — привет! Поиграем? Двери сознания распахнулись, выпуская наружу другую сторону души — мгновенная боль пронзила тело, всё на краткий миг стало тягучим, грёзоподобным — и вот уже гигантский волк укладывается на подстилку хвои, опасливо выбираясь из вороха одежд…
Если бы кто-нибудь смог заглянуть под толстые лапы ели, то увидел бы необычную картину: огромный серый с чёрными подпалинами волк лежал, наполовину зарывшись в прелую хвою, и блаженно зажмурив глаза, спал, положив толстую лохматую лапу на рукоять переливающегося огнями меча…
Утро было чудесным. Фонтан брызг, поднятый ударом крепкой лапы, заставлял не испуганно вздрагивать, а блаженно щуриться, на лету пытаясь ухватить сверкающие капли, играющие зайчиками солнечного света, косясь одним глазом в отливающую голубым глубину в поисках промелькнувших всполохов рыб. За сегодняшнее утро уже две скользких тушки были легко подхваченными мощными челюстями — и съеденными сырыми, не тратя время на костёр, жарку и прочие человеческие глупости. Тихий, но частый перестук крепких лап рождал уверенность в том, что за сегодняшний день он пройдёт вдвое больший путь, чем обычно. Меч, вкупе с одеждой и прочим барахлом, надёжно притороченный к спине — крепко, однако не сковывая движений, весело сверкал на солнце, погрузившись в раздумья — ему ещё не встречался хранитель, чья животная сущность умела бы ТАК наслаждаться миром и покоем, которое дарило крепкое тело, отринув жажду убийства, власти, добычи — всё то, что и делает зверя — зверем. Это давало ощущение покоя, правильности происходящего, и меч позволил себе несколько минут отдыха…