Гномон
Шрифт:
— А чего он добился?
— Ну, он ведь обманул Систему, верно? Это модно сейчас среди сорвиголов на факультете — и я не могу удержаться, чтобы не отметить, как удивительно, что у нас вообще есть сорвиголовы, — о чем бишь я? Ах да: это мода. Они обратили внимание на то, что Система маркирует культурные отсылки в одежде, и выяснили, поиграв с ней немного, что есть небольшая серая зона, где можно одеться, например, Чарли Чаплином из «Великого диктатора», тогда Система потеряет один уровень отсылок и придет к ошибочным заключениям. Теперь они выискивают образы, которые люди прочитывали бы как вполне невинные, а Система помечала красными флажками, чтобы показать, что машинное понимание несовершенно. Впрочем, это все знают, так что занятие довольно бессмысленное, хотя некоторые проказы получаются довольно яркими. Я им, конечно, потворствую.
— Конечно?
— О да. Тут требуется рвение, тщательная работа по сбору данных, внимательное прочтение подтекстов в доминантных социальных течениях и отличное знание возрастной и демографической составляющей в семиотическом восприятии. Намного полезнее, чем писание рефератов. Это курсовая, которую они сами себе назначили, а значит, у меня будет больше времени отдохнуть, не переставая при этом обучать студентов так, чтобы они получали высшие баллы на выпускных экзаменах.
— И факультет не в восторге.
— Не поверите, но вы правы! Об этом-то я и не подумала. Божечки, нужно, наверное, написать в деканат записку с извинениями. Вы бы в него выстрелили?
— Возможно. Я его прочла как Гитлера.
— Верно. Отметим: повышенная бдительность может еще больше сократить серую зону. Паранойя ее, разумеется, совсем закрывает. Ну, электрошокер, по крайней мере. Думаю, это его тоже многому бы научило. Не любите Чаплина?
— Наоборот.
Бесконечными зимними вечерами после школы она смотрела его фильмы, положив голову на плечо отцу. Нейт помнит его запах — от отца пахло собаками, одеколоном и шерстью. Как давно это было. На миг перед ее внутренним взором встает его лицо, доброта и тонкие морщины, но затем исчезает. Из ниоткуда накатывает сильное чувство и тоже пропадает, так что Нейт на миг замирает. Пахт, кажется, ничего не заметила.
— Тогда скажем просто, что денек у вас выдался не лучший. Или белое лицо в черном костюме для вас означает что-то другое? Ой. Простите. Вижу, что означает — надеюсь, клоунов вы не боитесь? Не боитесь. Давайте выпьем чаю, инспектор, и вы мне расскажете, что вам нужно.
Нейт стряхивает с себя внезапные воспоминания. По сути, она здесь именно из-за Маркуса Джеймса Дина. Надушенный джентльмен по фамилии Смит уехал до четверга, так что Нейт пришла за другим экспертным мнением. В любом случае она хотела бы услышать разные точки зрения, чтобы их сравнить. Свидетель дал ответ на старинный вопрос, quis custodiet [29] , но, как выяснилось, его способности в оценке знаков и выводов весьма ограничены.
29
Quis custodiet (лат.) — кто устережет, кто проследит. Часть крылатого латинского выражения из «Сатир» Ювенала: «Quis custodiet ipsos custodes? — Кто устережет самих сторожей?» Смысл выражения в том, что люди, поставленные следить за соблюдением тех или иных законов и правил, сами их нарушают, поэтому и за ними нужно следить. Используется в качестве указания на вероятность коррупции.
Пахт заваривает чай. Судя по всему, есть неписаное правило: во время этого занятия с ней нельзя разговаривать. Наконец ее тонкие руки наливают чай в рифленые раскрашенные викторианские чашки.
— Итак, — говорит Пахт, раскуривая трубку, — я полагаю, теперь вы лучше понимаете, о чем хотите меня спросить.
Инспектору нравится Чейз Пахт. Похоже, дурные привычки укрепили ее, а не предали. Курение — как бы его ни модифицировала наука — штука вредная, как, впрочем, и красное вино, виски или сэндвичи с беконом, но именно их, как утверждает Чейз Пахт, она любит inter alia [30] . По ее собственной оценке, предпочтения таковы: бары с громкой музыкой; споры и гуманитарные науки; молодые люди, которые с ней в шутку флиртуют; женщины любого возраста, которые не ревнуют, если их перещеголяет дама, внешне похожая на пивной бочонок. В уголках ее глаз скопилось столько тонких, похожих на птичьи лапки морщинок, что можно вообразить стаю ворон.
30
Inter alia (лат.) — среди прочего.
Нейт подготовила целый список, но сейчас, повинуясь интуиции, задает неожиданный вопрос, который беспокоил с момента, когда Шенд познакомил ее с суевериями фанатов Хантер.
— Можно ли закодировать человека в текст? Записать его в книгу?
Чего бы ни ждала Чейз Пахт, но явно не этого. Сперва она щурится, будто собирается отмахнуться от идеи, затем широко раскрывает глаза, когда в ее голове отрицание сталкивается с невольным стремлением обдумать, как бы это осуществить. Нейт едва не рассмеялась, глядя, как порывы вмешиваются в чужие мысли.
Интересно, я тоже так выгляжу, когда работаю над делом?
Если знать, как это бывает, можно проследить все этапы. Вот-вот, в любой момент. Пахт хмурится, когда волны первого взрыва запускают у нее в голове цепную реакцию.
— Нет, — наконец говорит она. — Нет. Но…
Она покачивает головой и плечами, выгибая хребет так, словно изображает весы.
— Но?
Пахт взмахивает руками:
— Но… ничего. Представьте, что вы посадили в мастерской хитроумного механика и дали ему задание: собрать из подручных средств швейную машинку. А когда он закончил, добавили, что нужно сделать часы. Он собрал их из швейной машинки и других дополнительных деталей, но необходимо, чтобы машинка работала, хоть и стала часами. Когда он справился и с этой задачей, вы сказали, что еще нужна печка и водокачка, а также автоматическая доилка. И все они должны быть собраны из швейной машинки или часов, и все должны работать. Понятно? Теперь представьте, что вы этим занимались десять тысяч лет, пока у вас не получился целый город взаимосвязанных автоматов, и где-то внутри по-прежнему работает швейная машинка, с которой все началось, а потом кто-то пришел и сообщил, что хочет все это упаковать в баул. Даже в наперсток! Нет.
— Но.
В голосе Пахт по-прежнему скрывается намек на «но» — академическое упрямство ученого, столкнувшегося с проблемой на своем поле.
— Ладно. Но. Но я полагаю, что можно воспринять тон — не человека, но личность, — как стихи. Поэзия — дробовик, нацеленный на наши общие переживания, и есть надежда, что дробь поразит такую часть цели, что мы все получим огромный блок информации, закодированный ссылками и метафорами примерно похожим образом. Возникнет единство между поэтом и читателем. — Она вскидывает руку. — Мне всегда хотелось снять коннектом с группы подопытных субъектов до и после чтения стихотворения. А еще лучше — держать их порознь, но организовать совершенно одинаковые условия жизни на неделю, а потом заставить прочесть роман. Проверить, насколько он их изменит. Какое значение будет иметь, хороший это роман или плохой? Насколько постоянными окажутся изменения? Книга навсегда включится в коннектом или сработает, как камень, брошенный в пруд, — всплеск, круги по воде и канул в будничное дерьмо, которое правит всеми нами?
Пах фыркает.
— Если отнять первую картину от второй, — замечает Нейт, — у вас останется коннектом книги в сознании читателя.
Пахт вздрагивает.
— Насколько это вообще имеет смысл, — говорит она, — да, останется. Как одиночный кадр из фильма. Даже несколько кадров, наверное, из важных, поворотных моментов, которые позволяют мозгу восстановить течение сюжета. И прежде чем вы спросите, да, я полагаю, можно сгенерировать, по меньшей мере, костяк текста по коннектому человека.
— Лекало.
— С помощью которого удастся произвести нарратив, который будет настолько этим человеком, насколько возможно. То есть — в незначительной степени. Да, — в глазах Пахт на миг вспыхивает огонь первопроходца. — Но куда интереснее и куда более опасно и незаконно было бы узнать, возможно ли создать такое лекало для текста, который тронет широкую аудиторию и приведет коннектомы читателей ближе к желаемой форме. Не загрузить человека в книгу, но повторить его в умах тех, кто прочтет текст.