Гномон
Шрифт:
— Проблески. Она должна быть без сознания, но бодрствует.
— Да, само собой. Она держит открытый зонт при штормовом ветре. И вот мой следующий шаг на месте дознавателя: я подбросила бы ей что-нибудь. Новый нарратив, который соберет другие вместе. Если все правильно сделать, она даже не заметит, что это не ее творение. Особенно в стрессовой ситуации — сознание подхватило бы его. Если она в этом деле хороша, просто вплетет новую нить в узор, который вышивает, не осознавая угрозы. Она разорвалась на части: хочет собраться, хочет вернуться обратно! Ну и композиционно должна быть коллизия, синтетическая настолько же, насколько оригинальная. Но авторы обожают все присваивать. Так что вам придется подстегивать свой нарратив, чтобы он остался вашим. Надеяться пробраться внутрь ее творения и прибрать его к рукам, прежде чем она присвоит вашу историю.
— Кукушка.
— Да. Контрнарратив. Возможно, он уже есть в вашей записи.
— Значит, если кто-то это уже сделал…
— Если это сделано хорошо, вам будет нелегко узнать, какие нити изначально принадлежат ей, а какие — группе дознания. Никак не узнать. Если бы вы могли это сказать с уверенностью, она бы тоже смогла.
— Но она может заподозрить.
— Да. Появятся образы диверсии, обмана.
В голове Дианы Хантер находился троянский конь, и вопреки всему она об этом знала, о да. Инспектор набирает полную грудь воздуха и загоняет его под диафрагму: перезагрузка черепного нерва. Тошнота отступает.
— Да, — повторяет Пахт. — Если она дошла до этой точки, могла бы предвидеть и такой ход. Могла бы выделить под него место, надеяться парировать этот удар. Чем легче сознание принимает дополнительную нить, тем быстрее она присваивается.
И тем быстрее перегруженный разум Дианы Хантер развалится на части. Тем меньше времени до того, как она умрет. Когнитивное истощение — арифметическая прогрессия? Или геометрическая? Сколько часов жизни ей стоил бы еще один нарратив?
— Зачем она это сделала?
— Вы меня спрашиваете?
— Я спрашиваю, нет ли указаний на это в знаках.
— Ха. Все-таки вы решили сделать из меня гаруспика, чтобы читать истину по ее кишкам.
Мы обе это делаем. Но Нейт не говорит этого вслух. Она просто ждет. Пахт прикрывает глаза, сводит пальцы пирамидкой, будто ищет ответы в неровностях собственной кожи.
— Это все отвод глаз, наперсточничество. Сплошное мошенничество с обеих сторон. Какой бы наперсток ни выбрал дознаватель, он окажется неправильным, но можно заставить ее играть снова и снова, пока она не ошибется. Она принимает эти условия. Более того, хочет, чтобы ее узнали.
— Почему?
— Вы хотите знать, почему я в этом убеждена? Потому что она подбрасывает вам улики. Если бы она хотела лишь заблокировать дознание, нарративы могли быть куда менее связными. Им не требуется быть глубокими или осмысленными. Просто дымовая завеса. Спам в почтовом ящике. Реклама крема для ног. Бесконечное обыденное дерьмо, понимаете? Но они богатые. По меньшей мере она хочет во всех красках показать, какой невообразимый акт вандализма — сама попытка забраться ей в голову. «Смотрите, — говорит она, — вот дворец разума, который вы обратили в руины». М-м-м?
— Да.
— Итак: улики и подсказки. Есть два пути вывести ее на чистую воду. В одном она падет под напором дознавателей, и тогда она проиграла, выдаст все, что знает. В другом кусочки сложатся так, чтобы получилось послание. Мы должны считать, что оно скрыто в нарративах. Вы видите не просто художника или банкира, а грани самой этой женщины. Они — не обычная дымовая завеса для отвода глаз, это информация. Человеческий глаз — человеческое сознание — фиксирует отношения, а не объекты. Ящерка на ветке — лист, пока не шевельнется. Мы — такие существа, что во всем видим сознательные паттерны, похожие на наши собственные. Даже там, где их близко нет — в тучах или узорах на воде. Когда все части правильно расположены относительно друг друга, происходит схождение, и все открывается.
— В Чертоге Исиды?
— Да. Символически. Или на самом деле.
— Но чего она хотела добиться?
В этих словах звучит такая неприкрытая боль, что Пахт резко открывает глаза.
— О! — почти с нежностью вздыхает она. — Конечно. Само собой. Вы не были бы человеком, если бы не испытали сочувствия. Она соткала эти истории так, чтобы они вызывали сочувствие. Вы с ней хотите одного и того же, но по-разному. Вы хотите узнать ее тайны и секреты, она хочет вам их раскрыть — разница лишь в том, что она не желает, чтобы вы узнали ее как текст; ей нужно, чтобы вы увидели мир ее глазами. «В конечном итоге, — говорит она вам, — чтобы разгадать меня, нужно стать похожей на меня».
— Она ошибается.
Пахт поджимает губы, как врач, который только что поставил диагноз и видит типичную реакцию на него.
— Это классика. В поисках Грааля вы должны в это верить, потому что ваше странствие еще не завершилось.
— А я странствую?
— Река жизни остановилась. Только Алкагест может это исправить — совершенное решение и растворение, выпитое из чаши исцеления. Она должна помазать рыцаря, который добудет чашу и вызовет обновление всей земли.
— Я думала, она и есть рыцарь. Она ведь спускается в нижний мир.
Пахт опять качает головой из стороны в сторону.
— Рыцарей может быть много. Или много рыцарей в разное время. Представьте себе игру в музыкальные стулья: на каждом лежит шляпа. Когда садитесь на стул, надеваете шляпу. И вы — иерофант или пилигрим. Вы — судья или повешенный. Вы — жертва или бог. Это зависит…
— От того, с какого угла вы подходите к точке схождения, — заканчивает Нейт, чтобы не закричать. — Но сначала катабасис, путь через преисподнюю. Допрос.
— Да.
— Потом апокатастасис, новое начало. Жертва и перерождение.
— Это своего рода палиндром. Течение времени в обоих направлениях производит одинаковое выражение событий.
— И где мы в этой схеме?
Пахт разводит руками, словно объемлет комнату, весь мир. Она молчит, Нейт наконец говорит сама:
— Как я понимаю, это зависит от того, где мы находимся в данной схеме.
— Где вы находитесь; ее катабасис — не обязательно ваш. Может, в этом суть вашего расследования: оно связывает вас с ней и посвящает в ее таинства. Вы — рыцарь Грааля, щит слабых со святой миссией — исцелить увечную землю. Вы должны задать целебные вопросы. В том-то и беда с этой ролью: вы оказываетесь частью нарратива. Приходите ко мне за решением, а я перед вами ставлю новые, более сложные задачи.