Гобелен
Шрифт:
— Значит, ты посланец, девушка? Тогда используй свой дар правильно, поскольку три богини понесут твои слова через пространство и время. И никогда не забывай, что ты всего лишь сосуд, как и все мы, а сосуд можно заполнить либо любовью, либо страхом.
Я покинула палатку Мирры в тягостном настроении, ведь я вышивальщица, а не писец. Но после того как шум и запахи рынка остались у меня за спиной и я зашагала через лес к Вестминстеру, ко мне вернулись силы и уверенность. Бледное солнце танцевало среди
Мадлен лежала в кровати и смотрела сквозь прозрачные белые шторы на уличный фонарь за окном. С приближением рассвета небо постепенно становилось цвета индиго — знак того, что вскоре взойдет солнце. Дни становились длиннее, скоро наступит май. Утренний шум не даст ей заснуть, как не давали спать голоса, звучавшие в ее сознании после того, как несколько часов назад она закончила перевод.
Леофгит обратилась за помощью к рунам. Почему это произвело на нее такое впечатление? Мадлен знала, что руны являлись частью мира саксов. Это невероятно древние символы, древние даже для средневековой Англии. Однако они действовали на нее так, словно были соединены с ней серебряной нитью.
Валяться в постели не имело смысла — до каникул оставался всего один рабочий день. Однако она перевернулась на другой бок и мгновенно заснула.
Зазвонил телефон, а Мадлен спала, и ей снилось, будто ей предстоит прочесть сразу три лекции. Она стояла перед кабинетом, пытаясь решить, какая из них самая важная. Наконец она пришла к выводу, что будет читать лекцию об Англии и Европе перед завоеванием, и проснулась. Телефон продолжал звонить. Мадлен, спотыкаясь, вышла из спальни, отметив, что солнце уже взошло, хотя она не могла понять когда. Она уселась на диван и схватила телефонную трубку.
— Мадлен? Ты заболела?
— Нет, я так не думаю… дерьмо. О, Джуди, мне так жаль — я пропустила лекцию? Сколько сейчас времени?
— Ты пропустила сразу две лекции. Уже час дня. Филипп тебя заменил, не беспокойся. Ты в порядке? Сможешь прийти к трем часам?
— Да, конечно. Господи, мне так стыдно…
— Послушай, Мадлен, это не мое дело, но тебе не кажется, что пора немного отдохнуть? Всегда можно взять отпуск по семейным обстоятельствам, тебе вовсе не обязательно увольняться. В любом случае подумай над моими словами.
Мадлен сидела на диване, закрыв лицо руками. Она поступила непрофессионально и непростительно. Дневник Леофгит полностью заменил реальность, ей казалось, что она должна закончить перевод в самое ближайшее время. Она сделает это, но сперва купит новый будильник.
Когда Мадлен через час вошла в офис, там был Филипп. Стоя к ней спиной, он рылся в одном из высоких деревянных шкафов у дальней стены. Услышав ее, он обернулся, что было на него совсем не похоже.
— Доброе утро, Мадлен, — сказал Филипп с легкой улыбкой.
Однако он не выглядел раздраженным, и это порадовало Мадлен.
— Извините, Филипп. Я очень поздно легла и не слышала будильник. Спасибо, что заменили меня.
Объяснение прозвучало не слишком убедительно.
— Ничего страшного. Однако начало Средневековья — довольно скучный период.
Мадлен слабо улыбнулась. Теперь она знала, что не виновата в равнодушном отношении первокурсников к ее лекциям — лекции Филиппа никто не назвал бы скучными. Особенно он любил описывать стратегию сражений. Его глаза загорались, и даже если предмет, о котором он рассказывал, был не столь интересен, его ораторское искусство завораживало подобно безумию.
— Вы сейчас преподаете историю шестнадцатого века? — спросила она, сообразив, что может воспользоваться солидными знаниями Филиппа.
Тот фыркнул, и Мадлен сочла это за утверждение.
— На Пасху я была в Кентербери и там побывала на руинах аббатства Святого Августина.
Филипп фыркнул еще раз, но теперь, кажется, заинтересованно.
— Поразительная история, — продолжала Мадлен. — Генрих Восьмой присвоил имущество церкви!
— Чрезвычайно интересное время, — согласился Филипп, и Мадлен заметила, что на его щеках появились розовые пятна — верный знак того, что включился его поразительный ум.
— Ведь там хранились потрясающие вещи, — продолжала она. — Насколько я поняла, в аббатстве имелась превосходная библиотека, да и само оно славилось сокровищами.
Филипп больше не мог сдерживаться.
— Да-да, множество сокровищ — невероятное богатство. Существуют разные источники — например, можно почитать Генри из Монмаута и Вильяма из Малмсбери. Повсюду осталось множество указаний…
Филипп погрузился в размышления, бессмысленно перекладывая с места на место бумаги на столе.
— Что значит указания?
Филипп ухмыльнулся, и в его глазах заплясали безумные огоньки.
— Так ведь не все сокровища попали в описи. Генрих не мог знать, какая часть церковных богатств уплыла из его рук. Есть ведь еще легенда о мощах святого Августина.
— В самом деле? — выдохнула Мадлен, невольно сделав шаг к Филиппу, который ничего не заметил.
— Да-да. Эти предметы исчезли в тумане времени. Но Ватикан держит руку на пульсе. Периодически появляются сокровища церкви, например во время раскопок или в каком-нибудь тщательно спрятанном склепе, — такое часто случалось во время Реформации.
— А как обстоит дело с мощами святого Августина?
— Я полагаю, что мощи сами по себе уже были легендой. Эта легенда имеет скандинавское происхождение и появляется в документах, связанных с королем Кнудом. Существует прелестная история об их исчезновении после того, как они побывали при норманнском дворе, — насколько я помню, их передали на хранение королеве Эмме. Как вы знаете, Кнуд был женат на Эмме-норманнке, матери Эдуарда Исповедника. Считается, что Кнуд подарил шкатулку с мощами Эмме на свадьбу.